Марианна Алферова - Небесная тропа

Он отпил маленький глоточек и глянул на господина — может быть, простят?

Но прощения не последовало. Еще глоточек. И вновь преданный взгляд. Опять никакого эффекта. После третьего глотка ноги Комара подкосились, и он медленно сполз на пол. Кожа у него на затылке вздулась пузырем.

— Теперь ты! — Фарн повернулся к тому месту, где еще минуту назад сидел третий киллер — молчаливый и самый незаметный из троицы.

Стул был пуст. Причем ни Светка, ни Танчо, ни даже Фарн (сам великолепный Фарн!) не заметили, как этот третий исчез.

— Ловко смылся, — восхитилась Светка. — Это главное — вовремя смыться.

— Трое провинились, — проговорил Фарн задумчиво. — Троих надо наказать. Конкретные имена не имеют значения.

Он протянул Танчо свой бокал, до краев наполненный кипящей темно-зеленой жидкостью.

— Тебе, Танечка, в хрустале, изысканно. — Голос его сделался мягким, завораживающим. — Как это ни печально, но ты мне уже не нужна. Разумеется, в этом нет твоей вины — виноваты другие. Пей, милая. Я не люблю ждать.

Он поднес бокал к ее губам.

— Всего три глотка, — шептал завораживающий голос. — Ради меня.

Танчо не могла противиться. Невидимые руки сдавили затылок и наклонили голову. Губы сами раскрылись, и жидкость полилась в рот. Ни сладости, ни горечи Танчо не почувствовала — до омерзения безвкусная жидкость. Глоток пустоты.

Стена лопнула серым пузырем, и огромный черный пес впился в руку Фарна. Танчо отскочила в сторону, бокал упал и разбился.

«Как же я забыла, что так будет!» — подумала в смятении Танчо.

Но силы противника оказались не равными. Фарн легко, как надоевшую болонку, отшвырнул огромного пса. Тот ударился о стену и, бессильно дернув огромными лапами, сполз на пол и замер. Из носа его потекла алая струйка.

— Терпеть не могу бессмысленного сопротивления, — фыркнул Фарн. — За тобой, дорогуша, еще два глотка. — Повернувшись к столу, он взял стакан. Самое большое наслаждение — подчиниться сильной воле. Ненавидя, через силу — но подчиниться. И тогда вся твоя ненависть мгновенно переплавится в самую пламенную, самую преданную любовь. Что может быть слаще и значительнее этого, скажи мне, скажи, пока ты еще не умерла?!

Танчо хотела ответить, но не могла — язык не желал ворочаться во рту. Но ответить довелось не ей: дверь распахнулась, и в комнату влетел ЭРик. Одним прыжком он очутился возле Фарна, метя тому в сердце черным закопченным шампуром. Но белоголовый легко увернулся от удара. Из рукава его пиджака вырос огромный, как сабля, и острый, как бритва, коготь и нацелился ЭРику в горло. Но теперь промахнулся Фарн. Коготь впился в стену. Посыпалась штукатурка. Но тут же взметнулся второй коготь, готовый снести нахальному юнцу голову.

Танчо наконец стряхнула оцепенение, схватила со стола коробку с талисманом и, повинуясь внезапному наитию, приложила ее к спине белоголового. Клубы серного дыма с шипением рванулись во всем стороны, Фарн закончился от боли и упустил добычу — лишь чуть-чуть зацепил ЭРика коготь и содрал кожу со скулы.

— Беги! — закричал ЭРик Танчо. — Заклятие снято. Беги!

Танчо, прижав коробку к груди, бросилась вон из комнаты. За ней, визжа, как сирена, мчалась Светка.

— Вернись! — крикнул вслед Фарн. — Или ты пожалеешь!

— Что тебе нужно от нас? — орал ЭРик, выставив вперед шампур и отирая свободной рукой лицо. — Хочешь отомстить? За что?

— За ту дурацкую шутку, что сыграл твой дед! — Фарн вновь попытался достать ЭРика когтем, но лишь рубанул пустоту.

Но при этом ЭРик подался в сторону, и путь к двери оказался свободен. Фарн тут же метнулся в коридор. Чертыхаясь, ЭРик бросился за ним. Куда там! Фарн исчез так мгновенно, как умел это делать только он.

— Удрал через соседнюю квартиру, — предположил Плевок.

Пес успел подняться и теперь, пошатываясь, выбрался в коридор. Огромные лапы его расползались в стороны, как у малого щенка.

— Тебе здорово досталось, — посочувствовал помощнику ЭРик.

— Раны придется долго зализывать, — вздохнул пес.

Он стоял на колоннаде Исаакиевского собора, смотрел на серые безоконные изнанки домов и не узнавал прежних нарядных дворцов. Город, как женщина в нарядном платье, а под платьем — грязное и рваное белье. Двое иностранных туристов, поднимавшихся вместе с ним, уже ушли, и ЭРик остался один. Он ждал, вглядываясь в тусклое, подернутое мутной пеленой облаков небо.

Он стоял на колоннаде уже часа два и почти не удивился, когда увидел, как по узенькой железной лесенке, опасливо ступая, у нему поднимаются трое: впереди Гребнев, за ним Анастасия в своей черной пелерине и, наконец Шайтаниров.

— Что ты здесь делаешь? — крикнул Гребнев раздраженно.

— Жду свой трамвай, — отвечал Эрик.

— Что-что?

— Когда трамвай появится, я прыгну в него и вернусь в мир восемнадцатого года. Пока я не узнаю, за чем охотился Фарн и что было спрятано в квартире, где мы побывали утром, я ничего не смогу сделать.

— В этом что-то есть, — кивнула Анастасия.

— Что есть?! — взорвался Гребнев. — Он просто сиганет вниз и разобьется. Мы же с вами знаем, что он самозванец. Вдохновенный, восторженный самозванец! Нет, нет, я ничего не имею лично против него. Если Ольга Михайловна верит, что это тип — ее сын, пусть верит. Я согласен. Но зачем сигать вниз, чтобы доказать…

— Я ничего не доказываю, — покачал головой ЭРик. — Я хочу узнать тайну Перунова глаза.

— Никакой тайны нет! — заорал, выходя из себя, Гребнев.

— Погодите! — вмешался в разговор Шайтаниров. — Я могу вам помочь.

— Как? — насмешливо спросил ЭРик

— Вы что не видите — я теперь Кайрос!

Шайтаниров задрал штанину и показал пестрые крылышки на щиколотках, потом затряс заушными крылышками и наконец, повернувшись спиной, представил на обозрение огромные сложенные крылья с жидким оперением. Маховые перья явно не удались. И, чтобы не потерять подъемной силы, Шайтанирову пришлось вырастить к тому же и перепонки, как у летучей мыши. Надо еще добавить, что прическа его также изменилась — затылок был чисто выбрит, а спереди торчал длинный вихор черных и белых волос.

— Ну как? — самодовольно усмехаясь, — спросил Шайтаниров.

— Что-то я не понял, кто ты такой. — ЭРик даже не пытался скрыть улыбку.

— Я — Кайрос, бог счастливого случая. Кто ухватит меня за чубчик, тому привалит удача.

— Что-то я не слышал про таких богов, — фыркнул Арсений.

Кайрос-Шайтаниров нахохлился от обиды.

— Это греческий бог. Кайрос — это тот неповторимый момент, когда усилие одного человека совпадает с велением Судьбы. Я — поклонник гармоничного мира Эллады и ее небожителей. Монотеизм делает человека слишком зависимым.

— Как это понимать? — этому заявлению даже Анастасия удивилась.