Марианна Алферова - Небесная тропа

— Город Санкт-Петербург… Кажется, да, существовал такой. — Едва заметная усмешка тронула губы штабс-капитана. — Но теперь его именуют по-другому.

— Ленинград, — ляпнул ЭРик.

— ЧТО?! — охнул Крутицкий, будто пуля угодила ему в сердце.

— Я ошибся. Петроград, — спешно пробормотал ЭРик. — Ленинградом его назовут потом. Но не волнуйтесь, Санкт-Петербург еще вернется.

Их глаза вновь встретились. Теперь ЭРику показалось, что он смотрится в зеркало: у штабс-капитана были точно такие же глаза, как у него: темно-зеленые, с прозрачными светлыми прожилками.

«Что ж тут удивительного? — подумал ЭРик. — Ведь это мой дед».

— Попрошу вас так больше не шутить, милостивый государь, — процедил сквозь зубы Крутицкий.

— Это не шутка. И вы не ответили мне, хотя я спросил вас о Фарне. ЭРик выдержал взгляд.

— Фарн… Да, я с ним встречался однажды. Отвратительный тип. У нас вышла ссора, а после ссоры — дуэль.

— Вы убили его?

— Разве я кажусь таким кровожадным? К тому же это было еще до войны. Я учился тогда в университете.

— Вы убили его? — повторил свой вопрос ЭРик.

— Нет.

— Жаль.

— Если сказать честно, я спасся чудом. Был уверен, что пуля попадет мне прямо в лоб. Я даже ощутил холод в том месте, куда должен был угодить свинец. Но в последний миг полупрозрачная рука мелькнула перед моим лицом, и пуля просвистела подле уха. На следующий день господин Фарн исчез, и мы более никогда не встречались. Вот только письмо… — Крутицкий прошелся по библиотеке, скользя тонкими пальцами по зеркальным стеклам книжных шкафов. — На следующий день после дуэли мне передали письмо, полное угроз. Подписи не было, но я уверен, что именно господин Фарн написал его.

— Он угрожал вас убить?

— Нет, он обещал превратить мою жизнь в ад.

— Несомненно, это связано с Перуновым глазом.

— Что вам известно про Перунов глаз?

— Я нашел страничку из вашего дневника.

Лицо штабс-капитана вновь исказилось. Неловко качнувшись из-за искалеченной ноги, он шагнул к ЭРику и схватил внука за лацкан рубашки.

— Кто тебя послал шпионить за мною, мразь?!

— Э, хватит! Коли не хотите, чтобы худо было! — крикнул ЭРик.

Дикий его нрав тут же взял верх над внешней смиренностью. Без труда ЭРик разжал пальцы Крутицкого и оттолкнул деда. Тот ударился спиною о дверцу шкафа. Жалобно звякнули стекла. Штабс-капитан не устоял на ногах и грохнулся на пол. Из распахнувшихся дверец шкафа на него посыпались книги в темных с золотым тиснением переплетах. ЭРик явно не рассчитал свою силу.

— Прошу заметить, — сказал он сухо (откуда только такие дурацкие обороты — никогда прежде он так не говорил), — что я вдесятеро сильнее, но покалечить вас у меня нет никакой охоты. — И он протянул руку деду, чтобы помочь подняться.

Штабс-капитан демонстративно отвернулся и оперся на стоящий рядом стул — кабинетный, с высокой спинкой, украшенный резными львиными мордами. Только сейчас ЭРик сообразил, что видел эти стулья в квартире Милослава. Как странно! Остались только стулья.

— Пора нам наконец объясниться. — ЭРик злился на самого себя и на своего непонятливого предка. — Страничку из вашего дневника я нашел в альбоме с фотографиями, альбом тот лежал в комнате матушки моей Ольги Михайловны Крутицкой, невестки вашей, Станислав Николаевич.

— Невестка? Разве у меня есть невестка? — штабс-капитан позволил себе ироническую усмешку.

Однако ЭРик ничуть не смутился.

— У вас есть сын Сергей, так?

— Сереженьке только шесть лет. Да вы шутник, милостивый государь, как я посмотрю.

— Да, сейчас ему шесть, но многое случится потом. Я ваш внук, Станислав Николаевич, я пришел из будущего. И именно там, в будущем я нашел я нашел альбом с армейскими фото. На всех фотографиях вы срезали погоны.

— Будущее, — недоверчиво скривил губы Крутицкий. — Разве оно у нас есть? Известно ли вам, чем я сейчас занят? Нет? Я бросаю эту прекрасную квартиру и ищу себе маленькую неприметную норку. Потому что в этой квартире, где проживал штабс-капитан Крутицкий, прапорщику Крутицкому — как я имею теперь честь числиться по документам — не место.

— Вы боитесь? — спросил ЭРик.

— Представьте себе, да. Я три года провел в окопах, из прапорщика дослужился до штабс-капитана, был тяжело ранен. А теперь вздрагиваю, услышав шаги на лестнице, и просыпаюсь в холодном поту по ночам — мне все кажется, что за мной пришли. Никогда прежде мое положение не было столь унизительным.

— Возможно, это не предел.

— Не предел?! Не предел — сидеть в камере смертников, откуда моих товарищей каждодневно уводят на расстрел? А подлец, выскочка, самодовольный тупица еще и глумится над тобой? Этот мерзавец, гнусно улыбаясь, говорил, что питает ко мне благодарность и добрые чувства и потому меня не расстреляют. Разве это не предел? А я не мог плюнуть ему в лицо, потому что уж тогда точно бы получил пулю в лоб. Я обязан этому человеку, комиссару, жизнью.

— А может быть, надо было плюнуть? — спросил ЭРик.

Штабс-капитан сделал какой-то неопределенный жест и едва не сшиб подсвечник с догорающей сальной свечой.

— Вы правы, — проговорил он глухим голосом. — Я в самом деле сделался трусом. Смелость сделалась в нынешней жизни непозволительной роскошью.

— Я знаю: вас спас от расстрела Тимошевич.

— А что вы еще знаете? — опять едва заметная ирония в голосе.

— Мама рассказывала, что потом вы всю жизнь держали под кроватью пару белья, зубную щетку и кусочек мыла, чтобы взять с собой в случае ареста.

Крутицкий остановившимся взглядом смотрел на ЭРика.

— Ч-что еще? — вымолвил он наконец.

— В двадцатые годы вы мыли бутылки на «Красной Баварии», чтобы прокормить семью.

— Дальше… — голос штабс-капитана сел до едва слышного сипа.

— Вы ходили в оперу на галерку, в последний ряд. Туда же приходил ваш товарищ, лишившийся глаза на войне, — мама позабыла его имя. И он… Он говорил вам, кто из офицеров, с которыми вы когда-то служили, арестован и… Он говорил об этом на ухо, шепотом и плакал.

— Дальше.

— Больше ничего. То есть я не знаю больше ничего. Мама только это рассказала. Я вас не помню.

— Значит, я умру до того, как… Когда же? Впрочем, нет, лучше не говорите. Даже для меня это чересчур — сначала узнать, что жизнь, казавшаяся столь блестящей вначале, быстро превратилась в ничто. Простите. — Он замолчал, будто ожидал, что ЭРик еще что-нибудь скажет, но, не дождавшись, прошептал: — Надеюсь, вы мне просто-напросто снитесь.

— Если угодно, считайте, что так. Надеюсь, человеку из сновидения вы можете доверить тайну Перунова глаза?

— Может быть, и смогу, — штабс-капитан странно улыбнулся.

Он взял со стола толстую, переплетенную в коленкор тетрадь. Секунду медлил. Потом раскрыл тетрадь на последней странице и протянул Эрику.