Владимир Лосев - Месть Демона

— Сказал все, что знаю, — пробурчал я, прогоняя в памяти свои воспоминания. Да, точно. Хорошего почти в моей жизни ничего и не было, а теперь и не будет — можно умирать.

Верзила, как мне показалось, беспомощно посмотрел на железную закрытую дверь. Видимо вел я себя не так, как должен был.

Его гладкий лоб, переходящий в отполированную лысину покрылся мелкими морщинами. Он решал, что ему делать — то ли придушить меня сейчас, то ли подождать до утра. Мне казалось, что я даже слышал его мысли:

«Задавить сейчас? Но тогда вряд ли дежурный обрадуется, когда узнает, что ему придется решать, что делать с этим мертвым козлом. Может возникнуть на меня, тогда мало не покажется. Да и опера разозлятся, им следствие вести…

Оставить живым? Так здесь развернуться негде, а уже спать хочется…»

«Интересно, сколько сейчас времени? — подумал уже я. — По ощущениям вечер, часов так десять».

— Который час?

— Девять, десятый, скоро отбой, — проревел верзила. — Место здесь только для одного, так что давай на толчок. И чтоб сидел и не дергался, иначе быстро оприходую.

Я даже не удивился, по всем понятиям мне было нанесено ужасное оскорбление, за которое убивают.

То есть должен был возмутиться и умереть, или согласиться и умереть, но… чуть позже.

Вот такое нелегкое решение было им принято.

— Места хватит нам обоим, — произнес я примирительно. — Тесновато конечно, но как говорится — в тесноте, да не в обиде.

— Достал ты меня, козел! — верзила повернулся ко мне, схватил за горло, и стал душить. — Я тебе сказал, тля, на парашу!

Я не ошибся, сила у него была, сопротивляться не получалось, ноги упирались в одну стенку, голова в другую. Да и подмял меня под себя всем телом, руки оказались где-то под ним. Чтобы их вытащить, мне требовалось поднять килограмм сто пятьдесят, используя только ладони. Для меня эта задача оказалась невыполнимой, хоть я честно попытался.

Верзила ударил меня несколько раз о нары, удары были не сильными, ему тоже не хватало свободного пространства.

Перед глазами все почернело, руки я все-таки смог вытащить, сил на то, чтобы разжать стальную хватку детины, у меня тоже не нашлось — пришлось умирать. В ушах зазвенело, голос верзилы потерялся где-то в наступившей тишине.

Стало темно и очень тихо. Я был еще где-то рядом, и вертел головой по сторонам, или тем, что у меня осталось, пытаясь увидеть тот знаменитый светлый туннель, куда уходят все души.

Но ничего не увидел и решил, что и тут меня обманули…

А еще я подумал, как хорошо, что вчера принял ванну, а сегодня надел все чистое.

…Самурай каждое утро принимает ванну, бреется, душит волосы, стрижет ногти, аккуратно шлифуя их пемзой и полируя.

Так же тщательно следит он за своим оружием, которое всегда держит в чистоте, старательно очищая от ржавчины.

Все это делается не ради наружного блеска, а пото-му, что самурай хочет быть таким чистым, каким должен быть после смерти, ибо призыв к оружию может раздаться в любой момент.

Воин, чьи бренные останки находятся в неряшливом состоянии, всегда выставляется на посмешище, если его труп достается неприятелю. Самурай, который ежегодно готовится к смерти, готовит себя к тому, чтобы не стать посмешищем врага…

Так гласит кодекс воинов.

Правда, ногти я вчера не шлифовал, да и умер не в битве, а в камере, но меня все равно обмоют и переоденут перед тем, как положат в гроб. У нас не Япония, обычаи другие, жизнь и смерть тоже…

Если сказать честно, я наслаждался своим уходом на тот свет…

Часто думал о том, как это происходит. И вот это случилось. Конечно, никогда не предполагал, что умру в душной вонючей камере под потным телом слегка пьяного уголовника…

Я надеялся на более благородный вариант, что-то вроде легкой смерти от переохлаждения в какой-нибудь сточной канаве в легком алкогольном опьянении. Умирать, не осознавая этого. В общем, надеялся уйти к далеким звездам без неприятных ощущений.

Получается, не очень хорошая смерть досталась мне в этом году. Но разве бывает какая-то другая? Смерть в бою хороша только тем, что умираешь быстро, в азарте, хоть, конечно, и там бывают различные варианты.

Можно же умирать от боли с оторванной ногой на простреливаемой территории, где тебе никто не может помочь из твоих друзей и соратников? И ты будешь наблюдать, как твоя нога покрывается гангренозной синевой, в редкие мгновения сознания.

Конечно, вполне можно считать, что ты умираешь более благородно, чем другие, оберегая свою землю и семью от захватчиков. Только как ты ее защищаешь, если умираешь?

А когда умрешь, эта земля перестанет быть твоей, как и все вокруг. Лучше не умирать,… но если это происходит, принимай смерть без огорчения и зависти, как я…

Никогда еще мне не было так хорошо. Исчезла куда-то боль в теле, до этого я не замечал, какое оно тяжелое и неповоротливое. Как же мне трудно было его таскать на себе все эти долгие и неправильные годы. И как много оно требовало для того, чтобы жить…

Одно постоянное дыхание чего стоило…

А еда, питье, и множество мелких неудобств, вроде мозолей, потертостей и отправления естественных надобностей?

Болезни, холод и жара?

А тут я стал настолько легким, что взлетел, даже не прикладывая к этому никаких усилий. Все неприятное исчезло вместе с телом. Да, бог был прав, когда прививал каждому живущему на Земле инстинкт самосохранения, иначе мы бы все умирали сразу после рождения…

Я поднимался куда-то ввысь, к небу, только оно было темным. Нет, не затянутым тучами, а просто темным, как мрак в глубине пещеры. А потом он стал сереть, я огляделся и понял, что оказался на платной стоянке.

Я метался по пыльному, пахнущему прошедшим горячим днем асфальту, выбирая момент для благоприятного нападения и последующего убийства.

Я был спокоен, сосредоточен и даже весел — это охота мне нравилась.

Костя и два близнеца мне казались такими неуклюжими и неповоротливыми, что убить их для меня, находящегося в прекрасной физической форме, не представляло никакого труда.

Я выбирал для каждого из них свою смерть, и мне представлялось неограниченное количество вариантов.

Иногда даже становилось немного стыдно, что я так наслаждаюсь смертью, даруя ее другим…

Одному из близнецов, его звали Петром, правда кличка была почему-то «Гриша», аккуратно воткнул в сердце его же собственный нож, который легко перешел в мои руки, когда я увернулся от его неуклюжего и бессмысленного удара.

Похоже, эти ребята не умели сражаться. Убивать, могли беззащитных людей таких же неуклюжих, как они сами.