Луи Басс - Роскошь изгнания

– Значит, вас ничего не заинтересовало?

– Нет, синьора. Благодарю вас, но, увы, нет.

– Даже граната? Люди коллекционируют подобные вещи, разве не так?

– Действительно коллекционируют, – сказал я, двигаясь к двери, – но я не хочу лишать вас того, что для вас столь памятно. Видите ли, я могу предложить только деньги, а я понимаю, как она, должно быть, дорога вам. Большое спасибо.

Шагая обратно к машине, я чувствовал себя почти таким же продувным малым, как встарь.

Весь остальной день и добрую часть вечера я продолжал розыски. К тому времени, когда стало слишком поздно, чтобы тревожить людей своими визитами, я успел посетить квартиры семи Апулья. Двоих из них не было дома. Остальные благополучно показали мне самые старые из своих вещей, которые, увы, представляли ценность только как воспоминание для своих владельцев: пять небольших коллекций ненужного хлама, жалких и трогательных. Подобные попытки спасти что-то от гибели всегда бессмысленны. Время не обманешь, и все эти вещи быстро становятся красноречивейшими символами скорби и распада.

Нет надобности говорить, что я нигде не нашел и признака мемуаров. К тому же никто из этих Апулья, собственно говоря, не мог проследить историю своей семьи до эпохи Байрона. Возвращаясь в гостиницу мимо пышных городских фонтанов и пальм, гнущихся под ветром, я серьезно задумался. Даже если допустить, что письма подлинные и женщина по фамилии Апулья действительно украла мемуары, шансов на то, что они уцелели в этом городе, где, кажется, все население живет в многоквартирных домах, ничтожно мало. Тут не то что в Англии, где на пыльных чердаках и в сараях веками хранятся старые вещи и их не трогают. Если бы рукопись потерялась там, было бы больше надежды найти ее.

Сама по себе фамилия Апулья служила лишь отправной точкой моих поисков. Мария вполне могла выйти замуж, оставить все детям, у которых другая фамилия. Кроме того, не было причин, по которым семья должна была обязательно оставаться в Неаполе. Они могли перебраться в другой город, даже в другую страну.

Думая обо всем этом и одновременно стараясь не столкнуться с кем-нибудь в беспорядочном потоке машин, я почувствовал, что где-то в глубине души мне хочется просто бросить все и вернуться домой. Пять лет назад я бы так и сделал: все это предприятие было явной потерей времени. Однако теперь ничего иного, на что стоило бы тратить время, у меня не было. Так что я решил по крайней мере пройтись по оставшимся адресам, прежде чем возвращаться в Англию.

В гостинице я первым делом позвонил домой узнать, все ли там в порядке. Ответила Элен обычным неунывающим голосом. Слышно было прекрасно, передо мной словно была звуковая фотография дома и всего того, что он символизирует, – жизни, которую я на время покинул. В этот вечерний час Элен готовила ужин и двигалась по кухне, прижимая трубку к уху плечом. Все замечательно, сказала она. Фрэн у себя наверху повторяет уроки. Пришел Кристофер. Все прекрасно себя чувствуют. Все отлично.

Поговорив, я положил трубку и вышел на свой крохотный балкон. Облокотился о перила и уставился на черную воду залива. Я думал о своей семье в Англии. Они там были совершенно счастливы без меня. С их точки зрения, от меня было больше проблем, чем помощи. Если бы я умер здесь, как новый Гилберт, никто бы особо не переживал. Моя дочь, в отличие от его дочери, не бросилась бы ни в какое озеро. Конечно, они бы погоревали, но горе быстро проходит. Никто бы особо не переживал.

Предаваясь своим горьким размышлениям, я неожиданно ощутил, насколько чуждо мне все здесь: от нестихающего рева машин на шоссе внизу до теплого благоуханного воздуха. Изредка сквозь этот шум до меня волшебным образом долетал шепот волн, как вздох на многоголосой вечеринке. Не зная почему, я повернулся, посмотрел на угрюмые холмы на северной стороне залива, и меня пронзило чувство одиночества, какого мне еще не приходилось испытывать. Впервые в жизни я смутно почувствовал, каково это может быть. Впервые в жизни почувствовал горечь изгнания.

Отвернувшись от холмов, я снова стал смотреть на темный залив. Огромный, похожий на свадебный торт паром только что отошел от берега, направляясь к островам, – озаренная огнями крепость посреди бездны, мерцающая во мгле.

В последующие шесть дней мне удалось побеседовать со всеми оставшимися Апулья, кроме одного. По мере того как продвигались мои одинокие поиски, я начинал лучше узнавать город. Приезжего в Неаполе с самого начала поражают шумное бурление городской жизни, граффити на осыпающемся камне стен и скульптур, гигантские пальмы, крысы, лениво выглядывающие из продранных мусорных мешков. Но за этим первым впечатлением тут же приходит другое – великолепие древней империи, повсюду напоминающее о себе. Даже в старом городе, где-нибудь в беднейшем квартале, можно было, посмотрев сквозь железную вязь огромных ворот, соскочивших с петель, увидеть сказочный двор с барочным фонтаном в центре, тенистый, прохладный и сонный среди окружающего шума. Добавьте сюда высящийся силуэт Везувия, смутные очертания Капри на горизонте, волшебную атмосферу, присущую всем приморским городам, и станет понятно, как трудно не влюбиться в этот город.

Чем дольше я находился там, тем больше надеялся вновь встретить моего призрака. Казалось, он все время где-то рядом, просто не попадается мне на глаза. Свернув за угол, я чувствовал, что он только что исчез за другим углом, что я едва не уловил, как он мелькнул впереди. Успей я на долю секунды раньше, и увидел бы, как он спешит прочь своей скользящей хромой походкой, улыбаясь, как проказливый ребенок, играющий со мной в догонялки. Порой, когда это иррациональное чувство становилось особенно сильным, я чуть ли не припускал бегом по неаполитанским улицам за моим ускользающим фантомом. Или возникало желание незаметно подкрасться к нему, как к пасущемуся единорогу, чтобы рассмотреть его получше: таинственную фигуру в дорожной шляпе с золотой лентой, которая, опираясь на свою трость-шпагу, медлит, досадливо глядя на меня, прежде чем раствориться в сиянии пьяццы.

Как поиски мемуаров разжигали мое воображение, так в свой черед воображение добавляло огня в мои поиски. Магия Неаполя вдохновляла то и другое, так что здесь история с письмами не казалась мне такой неправдоподобной, как дома. На той стадии поисков, когда мне следовало бы совсем отчаяться, мои надежды окончательно окрепли. Мемуары были здесь, точно так же и дух самого поэта, только не давались мне в руки. Нужно было лишь улучить момент, чтобы завладеть ими.

На седьмой день утром я позвонил Вернону в магазин.

– Доброе утро, Клод! Есть успехи?

– Нет, – ответил я, косясь на сверкающий залив и представляя себе сумрачный офис. – Я посетил всех Апулья, кроме одного, и ни у кого их нет.