Луи Басс - Роскошь изгнания

Так же как Гилберт, я остановился в гостинице, обращенной фасадом на залив. Это могла быть и та самая гостиница; она, безусловно, выглядела старой, разваливающейся и довольно помпезной. Уже начало вечереть, когда я отпустил портье, дав ему чаевые, и остался в номере один. Открыв скрипучие окна, я вышел на крохотный балкон. Протяженная полоса света на востоке освещала город. Судно на подводных крыльях пересекло ее прямо передо мной, медленно повернуло и направилось в открытое море, вспахивая закат. Внизу подо мной проходило шоссе, повторяя огромную дугу побережья,– бешеная, изгибающаяся гоночная трасса, ревущая и гудящая. Вдали слева и справа над городом поднимались молчаливые холмы.

Посмотрев направо, на крутые возвышенности к северу от залива, я с удивлением увидел дом, прилепившийся у самого края вершины. С моего балкончика он казался крохотным прямоугольником, однако два ряда его окон загадочным образом поймали заходящее солнце и вспыхивали, словно посылали мне шифрованный сигнал. Я мог сказать, что продолговатый фасад дома был покрыт бледно-розовой штукатуркой; и тут мне внезапно подумалось, что, если бы Байрон когда-нибудь жил в Неаполе, он предпочел бы остановиться в этом палаццо. Расположенное высоко над муравейником города, ежевечерне посылающее свои световые послания с холмов, оно прекрасно подходило тому, кто так возвышался над своим временем.

Пока я стоял на балконе, легла ночь. Окна палаццо погасли, и скоро оно растворилось во тьме. Тьма объяла и сами холмы, которые превратились в плоские тени на небе, подпирающие звездные галактики. Я мог понять, почему Гилберт поддался соблазну немедленно пуститься на поиски мемуаров. Даже если не было надежды найти их, город притягивал своей волнующей таинственностью. Как бы то ни было, я стоял опершись о перила балкона и, глядя на черную воду, размышлял над тем, что увидел в аэропорту, и поражался увиденному. Конечно же, это был техник или член экипажа. Хотя, быть может, люди все-таки видят призраков и в более неподходящих местах.

На другое утро я забрался в машину и начал по очереди объезжать всех Апулья.

Первая семья с такой фамилией жила в многоквартирном доме на юге города. Выйдя из машины, я оказался на улице, которая по сравнению с другими улицами Неаполя казалась вымершей. По одной стороне шли старые дома с потрескавшейся штукатуркой и облупившимися ставнями. На противоположной стороне стоял многоквартирный дом, весь его фасад занимали балконы, ощетинившиеся антеннами. Я пересек улицу, чувствуя, как солнце жарит мне спину. Вдалеке слышался шум машин и гудки клаксонов, будто орава охотников на автомобилях гнала дичь, вокруг же меня царили безлюдье и покой. Шагая к дому, я внезапно почувствовал абсурдность собственной моей охоты.

Мне бы хотелось, чтобы эти Апулья жили в каком-нибудь из древних домов на другой стороне улицы, – больше вероятности, что там может храниться старинная рукопись.

Тем не менее, увидев табличку с фамилией Апулья под одним из звонков, я почувствовал нелепое волнение. Когда я позвонил и в домофоне, послышался женский голос, мне и впрямь показалось вероятным, что она может оказаться потомком женщины, укравшей мемуары Байрона.

– Доброе утро, синьора!

– Что вам нужно? Предупреждаю, даже не пытайтесь что-нибудь мне продать.

– Я ничего не продаю, а, напротив, покупаю.

Дальше я проявил себя во всем блеске, действуя в классическом стиле Вулдриджа, как в дни моей юности, когда гордился способностью проникнуть в любой дом. Синьора Апулья – я предположил, что она дама замужняя, поскольку, судя по голосу, была немногим моложе меня, – оказалась, мягко говоря, особой недоверчивой и отказывалась открыть мне дверь подъезда. Я пустил в ход все свое красноречие: мол, я – антиквар из Англии, ищущий предметы итальянского искусства, и готов заплатить приличные деньги за вещи, которые, на ее взгляд, просто ненужное старье. То, что в Италии воспринимается как ненужное старье, в Англии часто расценивается как ценная антикварная вещь…

Пришлось прислониться к стене и вежливо уговаривать ее минут пять. Постепенно скрипучий электрический голос, эхо которого, казалось, разносилось по всей улице, начал смягчаться, и в конце концов дверь зажужжала, впуская меня.

Поднявшись по лестнице, я увидел худенькую седую женщину робкого вида. Она с некоторым подобострастием провела меня по квартире, явно надеясь заработать нежданные несколько тысяч лир. Надежду на это ей внушили мой черный костюм и шелковый галстук, специально надетые мною в расчете на подобный эффект. Квартирка была крохотная. Обставляли ее в шестидесятые годы, и с тех пор ничего тут не менялось. Никаких вещей, которые хотя бы с натяжкой можно было назвать антикварным, я не увидел. Задумчиво хмыкая, я разглядывал дешевую и безвкусную обстановку и походя расспрашивал ее о семье. Оказалось, они родом с Сицилии. Оптимизма это не вселяло. Сомнительно было, чтобы ее предки жили в Неаполе во времена, когда пропали мемуары.

– Хорошенькая квартирка, – сказал я наконец, – но меня действительно интересуют более старинные вещи. Есть у вас, синьора, какие-нибудь фамильные вещи и тому подобное, с которыми вы захотели бы расстаться?

– Есть коробка со всякими вещицами, оставшимися от моего мужа. Но это все старый хлам, который не представляет для вас ценности. В любом случае вряд ли я смогу продать что-нибудь из этого, сентиментальная стала, понимаете ли.

Это был отнюдь не первый случай за мою карьеру антиквара, когда я слышал подобный довод. Люди многим дорожат как бесценным воспоминанием, то есть пока не достанешь чековую книжку. И тогда просто удивительно, насколько быстро они забывают о сентиментальности.

– Тем не менее не возражаете, если я взгляну, что там в коробке? Просто из любопытства, понимаете?

– Конечно, не возражаю. Присядьте, пока я схожу за ней.

Хотя я уже был уверен, что мемуаров здесь нет, я вновь почувствовал легкое волнение, пока она отсутствовала. Это было то волнение, какого я не испытывал с тех давних пор, когда совершал первые свои сделки, нервное возбуждение от сознания, что охота началась, и жажда убийства, рождающаяся в охотнике.

Как того требовала профессия, я скрыл свое нетерпение, с бесстрастным лицом встретив синьору Апулья, которая вернулась и поставила мне на колени пыльную картонную коробку. Она не ошиблась в своем непросвещенном мнении: в коробке был один хлам. Несколько старых фотографий, связка писем, написанных на итальянском, копия дуэльного пистолета, дешевый серебряный брелок для часов и ржавая ручная граната без запала.

Синьора нервно расхаживала, пока я перебирал содержимое коробки. Когда я поставил коробку на пол и поднялся, вид у нее был разочарованный.