Александр Нуждаев - Ратибор Новгородец [= Богатырская застава]

Кое-как переползая, Леший добрался до стены терема, прислонился к ней и с ужасом обнаружил, что терем шатается. Совсем рядом с новгородцем рухнула на землю золоченая маковка с крыши… А вот вылетело окошко с цветной слюдой…

И тут Соловей сделал передышку. Может, ему просто надо было снова вдохнуть, может, он просто решил полюбоваться результатом, но на миг ветер стих. И за эти краткие мгновения Илья Муромец рванулся вперед, поднял дубину и со всего размаху огрел разбойника по макушке.

Раздался хруст, и Соловей-разбойник осел на землю.

После оглушительного свиста наступила почти столь же оглушительная тишина. В этой тишине отчетливо слышалось только кряхтение воинов, с трудом поднимавшихся на ноги.

Владимир шагнул к неподвижно лежавшему разбойнику. От страха или еще от чего, ноги плохо слушались князя. Спотыкаясь, он подошел к поверженному Соловью, наклонился.

— Мертв, — подытожил он, распрямляясь. — Теперь понятно, почему дорога была непроходимой столько времени!

— Это верно, — Илья встал рядом, опираясь на дубину. — Этот сукин сын неподалеку от засидки целый терем выстроил. Семья у него там была.

— И что?

— Ну, они как меня увидели, с Соловьем-то у стремени — похватали рогатины и на меня. А Соловей им кричит — бегите, мол, детки, раз он меня играючи одолел, то с вами и подавно справится. Они и разбежались, а терем тот я сжег, чтобы и следа не осталось… А он нас, конечно, надул сейчас. Я ему говорю — свисти тише, так нет же — в полную мощь свистнул! Теперь терем поправлять придется.

И вправду: княжий терем выглядел теперь вовсе не нарядным. Сбитые или покосившиеся золоченые маковки, выбитые окна, чуть расшатанные бревна… Соловей постарался на совесть. До князя, кажется, только теперь дошло, что могло бы случиться, не будь рядом Ильи, похоже, совсем нечувствительного к колдовскому свисту. Владимир выглядел чуть смущенным.

За воротами послышался гул. Стражник, стоявший на стене, крикнул.

— Там этот… как его… народ! Спрашивают, что случилось!

Из общего гула выделилось:

— Князь! Пусть выйдет князь!

Владимир пожал плечами и повернулся к дружине:

— Ступайте в гридницу. Там дальше говорить будем…

Наверху, в гриднице, было теперь неуютно. Ни одного целого окна, между бревен подозрительные щели, холодный сквозняк. Даже стол опрокинут. Впрочем, слуги уже суетились, наводя порядок.

Илья Муромец тяжело плюхнулся на скамью и перевел дух. Остальные смотрели на него кто с уважением, кто побаиваясь. Ратибор уже полностью пришел в себя и теперь глядел то на Илью (к которому проникся еще большим расположением), то на новенький кафтан, выпачканный в грязи и порванный на рукаве, гадая, когда же успел его так испоганить. Вроде бы, по двору не валяло, только с ног сбило… Впрочем, остальные дружинники сейчас выглядели не намного лучше, так что Леший быстро успокоился.

Вошел Владимир. За ним в дверях бесшумно появился Белоян.

— Ну, Илья, — сказал он, — кое-что мы забыли. Расскажи-ка о себе.

Муромец поклонился князю, не вставая со скамьи (Владимир, впрочем, не обиделся — у богатыря была уважительная причина).

— Я уж говорил — звать меня Илья, по прозванию Муромец. А Муромец потому, что до тридцати лет сиднем сидел — ноги не ходили…

— А почему теперь пошли? — спросил волхв. На медвежьей морде вообще трудно распознать выражение, но Ратибор готов был поклясться, что Белоян улыбается. Похоже было, что он великолепно знает, почему именно пошли ноги у Ильи Муромца, но не хочет говорить.

— А тут такая история вышла. Сижу я как-то у окна (я вообще все больше у окна сидел, чтобы хоть видеть, что в деревне делается), а под окно калики подходят. Добрый человек, говорят, принеси-ка странникам пивка попить. А у меня норов тяжелый, я поначалу подумал — издеваются, безногого за пивом посылают. Соскочил с лавки, чтобы трепку им задать, и тогда только опомнился, что на ногах стою. А калики стоят, усмехаются себе. Поклонился я им в ноги, принес пива, а они над ним пошептали и ко мне — сам, мол, сначала испей. Ну, я выпил…

— И что? — свистящим шепотом спросил Ратибор.

— Да ничего особенного. Только вот с тех пор как злой становлюсь — дерево с корнем могу вырвать.

Князь покачал головой, видимо, вспомнил о волшебной чаше, но потом передумал.

— Ну что, други, — спросил он, — примем Илью, по прозванию Муромца, в дружину без испытания?

— Примем! Почто его испытывать, когда и так все ясно? — нестройно зашумели богатыри.

— Так тому и быть, — подытожил князь. — А вот тебя, — теперь он смотрел на новгородца, — мы еще проверим. Пойдемте-ка все во двор!

На том дворе, куда высыпала дружина, тренировались младшие воины, еще не заслужившие права пировать за княжьим столом. При появлении Владимира они разошлись по сторонам, дав старшим место. Князь остановился у крыльца и сел в принесенное кресло. Лешего выдвинули в середину круга. К Владимиру подошел воин, что-то выслушал, а затем повернулся. Видимо, это был дядька — наставник молодых дружинников.

— Ты мечом умеешь? — обратился он к Ратибору и изобразил рукой в воздухе, что, по его мнению, Леший должен был уметь мечом. Получалось, что от молодого воина требовалось умение ловко отрубать самому себе уши.

— Нет, — признался Ратибор, — я все больше секирой…

— И то неплохо, — согласился спрашивавший, отобрал у одного из младших кметов секиру и со свистом крутанул ею в воздухе. — Помашем? Эти тупые, как валенки, не поранимся.

Собственно, Леший предпочел бы, чтобы секиры были острые — с тупым оружием он всегда чувствовал себя как-то неуверенно — но делать было нечего, тут все же не смертный бой.

Противник обманчиво медленно замахнулся. Ратибор знал о коварстве такой медлительности, но все равно чуть не засмеялся от радости — именно против этой манеры драться он давно отработал защиту. Секира Лешего устремилась вперед в неотразимом выпаде. Но богатырь словно бы исчез с того места, где только что стоял, а его оружие угрожающе зависло над головой новгородца. Тот чудом сумел уклониться и рубанул снова, на сей раз сбоку. Теперь секиры с глухим лязгом столкнулись. Дядька рванул оружие к себе. Ратибор еле сумел освободить застрявшее лезвие, отпрыгнул назад и закрутил секирой перед собой, образовав непроницаемую стальную завесу. Богатырь, в свою очередь, прянул вперед, проделав секирой какой-то мудреный финт. Лязг, стук — и Ратибор почувствовал, что проклятая железяка неудержимо рвется из руки. Все попытки остановить ее были тщетны — секира радостно устремилась к ближней стене, где и улеглась. Богатырь оскалился и опустил оружие. Ратибор покраснел и потупился.

— А по-моему, стоит взять! — неожиданно заявил богатырь, хотя никто ему вроде бы и не возражал. — Парень, ты сколько времени этой железкой машешь?