Ольга Денисова - Придорожная трава

Ника расчесала волосы, любуясь своим отражением. Интересно, написал бы плотник стихотворение для нее, если бы увидел ее обнаженной, с распущенными волнистыми золотыми волосами, как у русалки? Он же всем пишет, почему бы ему не написать что-нибудь и для нее? Ника сегодня, как никогда, казалась себе похожей на русалку – зеленые глаза ее светились, волосы лежали мягко и послушно, обволакивая точеные плечи, а не торчали во все стороны, как обычно. Кожа, так и не принявшая загара, перестала отливать синевой и приобрела молочно-белый оттенок, оставаясь при этом прозрачной и нежной.

Впрочем, это полная ерунда. Она слишком хороша для того, чтобы плотник даже смотрел в ее сторону. Игривое настроение немедленно сменилось мрачной решимостью, когда пришло время гасить свет и отправляться в постель.

Ника щелкнула выключателем и оглядела темную комнату. Дверь балкона ярким пятном выделялась на фоне бревенчатой стены, в ней, на фоне светло-серого неба, четко обозначились верхушки елей, подступающих к самому забору. Ей показалось, что они сделаны из стали и готовы в любую минуту нагнуться и острыми копьями повернуть в ее сторону.

Она села на постель, откинув одеяло, и прислушалась. Если бы не открытая дверь, ей бы не пришлось этого делать. Огромный дом был полон звуков, гулко разносившихся в тишине. Днем их никто не замечает, а ночью, казалось, дом просыпается и живет собственной жизнью, свободный от своих хозяев. Сухие щелчки высыхающих бревен, скрип паркета, гулкая капля воды, шорохи, постукивания, придыхания… И среди этих непонятных и пугающих звуков Ника вдруг отчетливо услышала шаги, клацнувшие по полу где-то в гостиной. Так ходят собаки, щелкая когтями по паркету. Неужели она плохо заперла дверь, и кто-то из азиатов пробрался в дом?

Ника замерла – шаги доносились откуда-то с лестницы, и тот, кто их производил, явно поднимался наверх, не спеша и не таясь. Да это совершенно точно идет собака! Ника представила себе ленивого Азата, всегда еле-еле ползающего по ступенькам – очень похоже.

Шаги свернули в коридор, миновав детскую, явно направляясь в ее сторону. Неожиданно нагота смутила ее, собственное тело показалось ей беззащитным, уязвимым. Рука непроизвольно потянулась к халату, висящему на спинке кровати. И, судя по походке, Азат направлялся в ее комнату вовсе не потому, что соскучился. Ника вспомнила, как апрельской ночью возле избушки собаки повернули обнаженные клыки в ее сторону, и ей стало страшно. Может, и азиатов здесь мучают ночные кошмары, они сходят с ума и становятся кровожадными? Ведь ее предупреждали, что это непредсказуемые собаки, подверженные приступам внезапной необъяснимой ярости, особенно в переходном возрасте.

Только ярости в приближающихся шагах не чувствовалось. Скорей, инстинкт осторожного охотника, молча приближающегося к добыче. Добычей собственной собаки Ника становиться не желала. Но и повторять эксперимент с газовым баллончиком не собиралась.

– Азат? – робко позвала она.

Шаги, клацающие по паркету, нисколько не изменились, как будто тот, кто шел по коридору, не услышал ее. Или проигнорировал ее зов. Ника накинула халат на плечи, но пальцы отказывались слушаться, и единственная пуговица не желала застегиваться.

– Азат! – крикнула она громче и смелей – шаги подступили к самой двери.

Ее собственная собака – равнодушный хищник, ищущий жертву в темном доме? Ника представила, как Азат появляется в комнате, осматривается по сторонам горящими зелеными глазами и видит ее сидящей на постели. Она инстинктивно подтянула ноги на кровать.

Но какие бы ужасы не рисовало ее воображение, реальность оказалась страшней и безысходней. Это был вовсе не Азат – огромное отвратительное пугало на четырех лапах перешагнуло порог ее комнаты.

Волк? Медведь? Острые уши над вытянутой клыкастой мордой и бесстрастный взгляд человеческих глаз. Грузное тело медведя, поросшее шерстью и богатырская грудь здорового мужчины. Ника вцепилась ногтями в одеяло, подтягивая его к себе и пытаясь закрыться им как щитом.

Зачем он пришел сюда? Что он собирается делать? Она хотела закричать, но только тоненько завыла от ужаса и безысходности. Какая же она была дура! Да в этом доме нельзя было оставаться ни минуты! Надо было бежать отсюда и уводить детей! Почему она не послушала Надежду Васильевну?

Чудовище оглядело комнату исподлобья и медленно двинулось в ее сторону, облизнувшись. Это не сон, как жаль, что это не сон! Как хорошо было бы проснуться сейчас, чтобы не видеть, как косматая тварь приближается к кровати. И цель у него может быть только одна – сожрать ее, сожрать немедленно.

Ника вскочила на ноги, увлекая одеяло за собой, и поискала глазами пути к отступлению. Нет, ей не уйти! Даже если ей удастся выскочить в коридор, эта тварь все равно догонит ее, догонит и сожрет!

Нет, она не позволит этому страшилищу расправиться с собой, как с кроткой овечкой! Она будет защищаться! Ника набросила одеяло на голову неведомому зверю, на секунду лишив его зрения, и кинулась к балконной двери, изо всех сил дергая ручку на себя. Но тут же замерла и отступила: за стеклом плавно покачивалась тонкая фигура, одетая в саван. На синем лице застыла неподвижная улыбка, обнажающая единственный тонкий клык. Сзади по паркету снова клацнули когти, Ника отшатнулась в сторону, и увидела, что у этого пугала человеческие руки, с длинными изогнутыми ногтями. Она прижалась к стене и попыталась продвинуться к двери, но чудище перегородило ей дорогу.

– Что вам надо? Зачем вы явились сюда? – ей казалось, что она громко кричит, на самом же деле из горла вырывался еле слышный шелест.

– Я хочу оставить тебе доказательства своего существования, – выговорило чудовище звериной пастью и поднялось на задние лапы, – чтобы утром ты не забыла о том, что видела действительно меня, а не ряженого на маскараде.

Ника задрала лицо вверх и медленно сползла на пол, не смея оторвать глаз от дьявольской медвежьей фигуры, нависающей над ее головой. Чудовище впилось ногтями в стену и процарапало в бревнах пять глубоких полос.

– Мне бы хотелось оставить такие же отметины на твоем лице, – ненависть гремела в его голосе и светилась в ненормальных человеческих глазах.

Зверь снова встал на четвереньки и вперился взглядом Нике в лицо.

– Но я надеюсь на твое благоразумие, – выплюнул он с презрением, как будто сожалел о том, что не может изуродовать ее немедленно.

Звериная морда замерла в сантиметре от ее носа и оскалилась, приподняв верхнюю губу. И оттого, что дыхание чудовища коснулось ее лица, Ника почувствовала непереносимую дурноту, подкатившую к горлу. Оскаленная пасть закружилась перед глазами и поплыла назад и в сторону, растворяясь, а потом исчезла за черной пеленой забытья.