Ольга Денисова - Учитель

Рот нечистого раскрылся, и из него, неудобно нагибаясь и придерживая рукой матерчатые губы, полез Туча Ярославич.

– Все готово, – объявил он и походя потрепал Машку по распущенным волосам.

«Гости» зашумели, заволновались – похоже, предстоящей «службы» они ожидали с нетерпением. Нечай чувствовал себя не в своей тарелке: ему все это не нравилось и он всерьез жалел, что не попытался убежать вместе с Дареной. Почему-то выбитые зубы и яма теперь казались ему не самой страшной развязкой субботнего вечера.

– Ну что? – боярин подошел к Нечаю, – это тебе не имя божье хулить матерными словами, а?

Туча Ярославич, похоже, гордился.

– Где девка? – спросил Нечай в ответ.

– Увидишь, – задушевно шепнул боярин и кивнул на перевернутое распятие, – нравится?

– Нет, – ответил Нечай.

– А что так? Ты ж бога не любишь?

– Не люблю, – согласился Нечай, – но и глумиться над образами не стану.

Он и самому себе не мог объяснить, почему все это кажется ему гнусностью.

– Ничего, скоро понравится, – кивнул боярин и подтолкнул Нечая вперед.

– Грядет гордый Князь мира сего! – раздался из «алтаря» красивый баритон, – поклонимся Князю и вознесем ему хвалу!

Молодые бояре упали на колени и начали бить земные поклоны, Туча Ярославич сам на колени не встал, но толкнул Нечая, надеясь, что тот примет ту же позу, что и его «гости». Нечай же на коленях стоять не любил, на ногах удержался, но от тяжелого толчка влетел головой в рот нечистого, зацепив ногой Машку.

В алтаре горело множество свечей, и расстрига – отец Гавриил – готовился, по всей видимости, к проскомидии. [18]Это был старик высокого роста, крепкий, широкоплечий и больше напоминавший разбойника, чем иеромонаха, несмотря на золоченую ризу и клобук. Но Нечай не стал долго его рассматривать: за матерчатым «иконостасом» прятался настоящий алтарь – горнее место с троном, обтянутым черным сукном, жертвенник, на котором стоял старый, полуразвалившийся дубовый гроб, а главное – престол, которым послужило тело Дарены. Спиной она лежала на низкой табуретке, а руки и ноги толстыми веревками были привязаны к ее ножкам. Что говорить – неудобное положение. Рот ей завязали полотенцем, но она молчала, и даже не плакала, только смотрела в одну точку широко открытыми глазами. Расплетенные волосы лежали на полу тяжелой мягкой копной…

Нечай поднялся, путаясь в черной тряпке «иконостаса», и повернулся к Туче Ярославичу. Эти волосы он, помнится, дней десять назад перебирал руками, восхищаясь их шелковым прикосновением. И тело это, белое и гладкое, без единого изъяна, будило в нем если не любовь, то вожделение. Тогда это тело принадлежало ему! А теперь циничный старик смотрит на Дарену, вывернутую в непристойной позе, смотрит косо, по-деловому, как на предмет своего сатанинского культа! И что они собираются делать с ней дальше? Почему-то ответ на этот вопрос сомнений у Нечая не вызвал.

От злости темнело в глазах: Нечай знал, что своей злостью может напугать кого угодно. Человек десять молодых бояр, Туча Ярославич, расстрига… Это бессмысленно…

– Отпусти девку, боярин… – процедил Нечай сквозь зубы.

Туча Ярославич расхохотался ему в лицо: он не испугался. Нечай не смотрел по сторонам, он готов был кинуться на боярина, и неизвестно, смогли бы его остановить или нет: с тех пор, как он сбежал из школы, прошло девять лет, и теперь он зубы в ход не пускал, мог убить голыми руками. Но боярин не испугался! И глаза у него блестели странно, ненормально как-то… И тут в голову пришла спасительная мысль: младенец и девственница!

– Тебе девственница нужна, правильно? – тяжело дыша, спросил Нечай.

– Ух, какой ты ученый! – восхитился Туча Ярославич.

– Она не девственница. Порченная она, – выдохнул Нечай.

– Как? – спросил, высунувшись изо рта нечистого, расстрига.

– Сам проверял, что ли? – скептически поинтересовался боярин.

Нечай усмехнулся и кивнул:

– Сам, сам.

– А у тебя губа не дура! – расхохотался Туча Ярославич.

– Чтоб ее черти взяли! – выругался отец Гавриил, – из всех девок надо было обязательно порченную выбрать!

– Возьмут, возьмут ее черти! – боярин продолжал хохотать, – ну что ж поделаешь – опередил ты Гаврилу! Это знак, Гаврила! Слышишь?

– Отпусти девку, боярин… – повторил Нечай.

– Ну нет! Порченая, не порченая – все равно хороша! Князю порочные девки только дороже! Я тебя на смену Гавриле готовлю, считай, ты уже начал!

Нечай стиснул кулаки: злость уходила, и ее сменяло отчаянье – не лучший помощник в драке.

– Отпусти, боярин… Я ведь и тебя убью, и Гаврилу твоего… – он скрипнул зубами.

– Да ну? Тебе что ж, жалко ее, что ли? А?

Нечай выругался про себя и выдал последний довод, не очень надеясь на его действенность:

– Она моя невеста.

Улыбка сползла с лица Тучи Ярославича. Он крякнул, почесал в затылке и посмотрел на потолок.

– Да и хер-то с тобой! – отец Гавриил снова высунулся изо рта, – была твоя невеста, стала невеста Князя.

– Погоди, Гаврила. Так тоже нельзя, – пробормотал боярин, – так это та девка, из-за которой весь сыр-бор, что ли? Радеева дочка?

Нечай кивнул, сжав губы.

– Не хочет, значит, он дочку за колодника отдавать, а? – Туча Ярославич снова развеселился.

– Куда он денется? – усмехнулся Нечай.

– Это тоже верно… Ладно, забирай девку, черт с ней. Машка! Иди, отвяжи ее, да одень, что ли… А потом на ее место, как всегда.

Машка заметно повеселела, вскочила на ноги, нисколько не смущаясь наготы, и полезла в «алтарь». Наверное, молодая соперница ее не радовала.

– Туча Ярославич… – Гаврила вылез из «алтаря», – ну и кому это надо? Теля вместо младенца, Машку вместо девственницы? Все сначала!

– Замолчи. В следующий раз. Завтра же искать начнем. Все равно это знак, знак Князя!

– Да какой это знак, к едрене матери! – проворчал расстрига, – Князя обидеть хочешь?

– Ничего, сам говорил, Князю распутные девки дороже непорочных.

– Это ты говорил, не я…

Молодые бояре словно и не прислушивались к разговору, подбираясь все ближе к «иконостасу», из-за которого по часовне плыл белый дымок. Нечай и сам чувствовал, как у него все сильней кружится голова. Туча Ярославич, пока одевали Дарену, рассказывал ему байку о пришествии Антихриста к девяносто девятому году. Байку эту Нечай слыхал не один раз, и не только от раскольников. Но те собирались с Антихристом бороться, боярин же считал, что борьба бесполезна, лучше сразу поклониться Князю тьмы – у него достоинств не меньше, чем у бога, а то и больше. Но главное, считал боярин, с Сатаной веселей живется. Говоря о веселье, он кивал на распятие и похихикивал. Надо сказать, Нечаю к тому времени тоже стало странно весело, и дальнейшее он помнил словно в тумане. Рассказывал боярин и о том, как Сатане поклоняются в чужих землях: про мрачные замки, про тайные общества, про черные литургии, именуемые мессами, творимые латинскими священниками, про знатных женщин, готовых отдавать свое тело простолюдинам, только чтоб угодить Диаволу, про дикий разгул на этих мессах, про младенцев, принесенных в жертву, про девственниц, мечтающих стать невестами нечистого. От его рассказов голова кружилась еще сильней.