Вера Камша - Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал

– Вы не посмеете, – осклабился Фальтак. – Вы и вам подобные горазды только болтать! Именно поэтому…

Валме не дослушал. Это не было шуткой, развлечением и уж тем более местью. Это было необходимостью.

– Готти, – велел он, – взять!

Котик прыгнул. Может, ему и было противно. Может, он и предпочел бы что-нибудь повкуснее, но Фальтак в мгновение ока оказался на ковре. Волкодав поставил белоснежную лапу на костлявую философскую грудь, обернулся, вздернул губу и зарычал. Как зверь. Марианна прижимала к себе левретку, губы ее тряслись. Она не пыталась никого останавливать, и Коко не пытался. Это сделала маска, вернее, отскочившее от нее солнце. Полыхнуло золотом, и нечто кануло в черноту, словно каменные глаза выпили и злость, и смех.

– Граф, – неожиданно высоким голосом завопил Сэц-Пьер, – граф… посол… Уберите собаку… Фальтак, извиняйтесь… Да извиняйтесь же!

Поверженный матерьялист пошевелился и поднял голову. Он больше не походил на зверя, то есть походил, но меньше, и на зверя побитого.

– Я погорячился, – поджал хвост философ, – я увлекся… Я понимаю, здесь не привыкли к таким беседам.

– Здесь не привыкли к невежам, – миролюбиво уточнил Валме. – Готти, брось… Пряники предпочтительнее. Пусти!

Котик глухо и тоскливо взрыкнул – он стосковался по любимому делу, а его снова превращали в извращенного гайифского льва.

– Брось, – строго приказал посол. – Тут ковры, а ызаргов на твою долю хватит.

– Оставь меня в покое, – потребовал Ричард, сам не зная, у кого. Дышать становилось все больнее, и при этом все сильней хотелось вдохнуть. Зеленый тошнотный туман обдавал запахом мертвых лилий, в ушах шумело, словно их закрыли морскими раковинами, не забывая нашептывать что-то мерзкое и издевательское. Лоб словно бы облепило высыхающим коробящимся тестом, которое на самом деле было паутиной. Ее клейкие нити носились по воздуху, оседали на одежде, руках, головах каких-то людей – ненужных, грубых, ничего не понимающих. Паутина забивала комнату, где и так было душно. От ненависти, лицемерия, злобной гадкой радости. Ее обитатели радовались, они просто наслаждались смертью Альдо и будущими смертями… Потому и смеялись. И облизывали губы. Дикон с маху ударил хохочущего благообразного старика по щеке, рука прошла сквозь зеленый дым. Юноша пошатнулся, едва не врезавшись в синюю спину гимнета.

– Не глупи! – прорвался сквозь шум знакомый голос. – Отец мой, осмотрите герцога Окделла. Его потрепал Моро.

– Отстаньте, – уперся Дик, глядя в волнистую зелень и не понимая, где он находится, – я должен… отдать последний долг сюзерену.

– Брат мой, позвольте брату Анджело вам помочь. Вы нуждаетесь в помощи и телесной, и духовной.

Пьетро. Стоит среди фигур с заплетенными паутиной лицами и перебирает свои четки. Ему все равно, что не будет великой анаксии. Его Создатель победил. Он убил Альдо, он схватил Катари…

– Я тебя убью! – выдохнул Ричард, глядя в безмятежную овечью морду. – Нечисть… Тля!

– Нет, это я тебя убью! – Оказавшийся здесь же Робер ухватил Дика за руку, по телу волной прокатилась боль. Юноша вскрикнул, паутина вспыхнула острыми зелеными искрами, искры налились кровью, закружились горящим снегом и рассыпались в серую пыль.

– Брат Анджело! Кажется, это ключица… Дикон, спокойно! От этого не умирают.

Правильно. Умирают не от ран, а от утрат. Отца убила утраченная победа…

– Помогите снять камзол и рубаху…

– Лучше разрезать…

Блеск клинка, озабоченные лица, пустые слова. Сил спорить и сопротивляться нет, да и зачем? Остается терпеть и ждать, когда от него все отвяжутся. Врачи, монахи, друзья…

– Вы правы. – Серый лекарь обращался не к Дикону, а к Иноходцу. – У герцога Окделла сломана ключица. Видимо, он упал и ударился плечом или, падая, выставил руку. Есть опасность, что перелом со смещением. Видите припухлость в виде треугольника?

– Больно дышать, – тихо сказал Ричард. Он не ждал помощи и не просил ее. Просто подумал вслух.

– Постарайтесь глубоко не вздыхать. Сейчас я наложу повязку. Вам следует благодарить Создателя…

– За что? – Притихший было огонь взметнулся до небес. – И кого?! Ваш Создатель – ложь! Лучшее, что можно сделать для него, это в него не верить! Иначе… Иначе его придется благодарить за Октавианскую ночь, за смерть Оноре, за Надор… Я не морской огурец! Я не стану верить в погубившую Золотые земли ложь…

– Остановись… Не надо роптать, Дикон… Ты жив. Я не могу не благодарить за это Создателя…

Катарина! Здесь… Только что вошла или была с самого начала и видела его слезы? Видела, как Робер схватил его, будто щенка?!

– Позволь брату Анджело тебе помочь. Он несет добро, как нес святой Оноре, и он хороший врач, а ты… Ты сейчас очень нужен. Ты, Робер, генерал Карваль… Теперь все зависит от вас. Твоего короля больше нет, но есть королевство, и есть долг. Есть люди, город… Они не звали вас, но вы пришли к ним с оружием. Теперь вы за них в ответе.

– Катарина, зачем ты пришла? – Робер взял Катари за руку. Конечно, ведь они кузены. – Тебе лучше лечь.

– Я пробовала. Я не могу… Я крикнула, и он упал… Твой король. Робер, это я виновата…

– Не ты, – мягко поправил Иноходец, – Моро. Это был его умысел, он хотел убить и убил. Погибших могло быть и больше…

– Конюх тоже? И солдат?

– У гимнета пробита голова, но, может, обойдется. Второй – да… Умер на месте. Тебе лучше уйти.

– Да… я уйду… Я должна помолиться за них. Как их звали, Робер?

– Гимнета – Одри. Солдат был из Нохи. Его имя должны здесь знать. Брат Пьетро тебя проводит.

– А ты?

– У меня дела. Но как только я освобожусь хоть немного…

– Да, у тебя дела… Ты теперь должен, вы все должны… Вашего господина нет, вы есть. Вы должны исправить хоть что-то.

– Ты умница. Брат Пьетро…

– Идемте, сестра моя.

– Дикон, – затуманенный тревогой взгляд, – береги себя… Пожалуйста, береги себя!

Оглянулась на пороге, вздрогнула и исчезла. Боль не проходила, но юноша терпел, пока врач подкладывал в подмышку валик, прижимал к туловищу и бинтовал согнутую руку, перетягивая ребра, плечо и ключицу. Это длилось бесконечно. Робер ушел, чуть опередив Мевена и Карваля. Пьетро не вернулся. Говорить с лекарем было не о чем, да и не хотелось. Ярость погасла, остались беспросветность и холод. Ясный обжигающий холод знания. Отцу тоже было холодно, когда он узнал, что Алва перешел Ренкваху, оставив Повелителю Скал единственный выход. И все же Эгмонту было легче – он верил, что следом придут другие, продолжат начатое им дело и победят. Альдо был последним, после него не придет никто. Дело Раканов мертво. Дожди кончились, дороги просохнут, в столицу ворвутся кэналлийцы…

– Ходить и даже выходить из дому вы сможете, – внезапно объявил врач, – ездить верхом – нет. По крайней мере в течение пары недель. Первые дни будут сильные боли. Вам придется принимать облегчающие их тинктуры.