Андрей Посняков - Месяц Седых трав

– Да, скорее всего, придется откочевать, – вздохнув, согласился Гаарча. – Чувствую, эти гнусные кераиты вряд ли дадут нам покой, слишком уж далеко мы ушли от своих родовых земель, от долин рек Орхон и Онгин. Здешние реки – Керулен и Халка – Халкин-Гол, как и светлое озеро Буир-Нур, – владения монгольского рода Борджигин, а не найманов. Род старого Олонга здесь так, гости, которых пока терпят, но что будет потом – известно одному Богу!

Баурджин – к удивлению Ивана – попытался перекреститься (это монгол-то!), но, едва подняв руку, тут же вскрикнул от боли.

– Лежи, лежи, – ухмыльнулся Гаарча. Тощий и длинный, он напоминал высохший озерный тростник. – Не дергайся. Мы б тебе, конечно, вытащили стрелу – да боимся, не донесем, изойдешь кровью. Уж пусть лучше это сделает Кэринкэ, а мы просто помолимся, верно, ребята?

Остальные – толстощекий коротышка Хуридэн и пепельноволосый – да-да, именно так – Кэзгерул Красный Пояс – кивнули, и, не останавливаясь, на ходу зашептали молитвы. А с ними и Баурджин…

– Господи, Иисусе Христе…

Вот как, оказывается – эти самые кочевники-найманы, к которым принадлежал Баурджин и его приятели, были христианами… как и часть кераитов и соседних уйгуров! Правда, не все роды, некоторые исповедовали буддизм, а многие – как монголы – были язычниками, то есть вообще не поймешь во что верили – поклонялись каким-то деревьям, ветру, воде… и небесному богу Тэнгри. И никогда не мылись, считалось, что вода – это потоки Бога, и вовсе ни к чему их загрязнять. Исповедовавшие христианство найманы за глаза обзывали монголов немытыми, однако ссориться с ними не рисковали, уж больно те стали сильны в последнее время, сплотившись под девятихвостым знаменем молодого вождя Темучина… Постойте, постойте… Иван – Баурджин – напрягся: ведь Темучин, это, кажется, не кто иной, как сам Чингисхан! Или – будущий Чингисхан, ведь кто знает, какой сейчас год?

И снова все тело пронзила дикая боль, Баурджин выгнулся, закричал, закатывая глаза… и мечтая сейчас об одном – лишь бы этот дурацкий сон поскорей кончился!

Дубов очнулся в каком-то низеньком вонючем шатре, потный, голый по пояс… Славно! Стрела уже не торчала из груди, и боль стала не такой острой, постепенно затухая.

– Вовремя тебя принесли, парень, – закашлявшись от едкого дыма, пробормотала страшная беззубая старуха в рубище, но с золотым монисто на шее. Взяв с земляного пола деревянную плошку, она зачерпнула ею дымящегося варева из висевшего над очагом котла и, протянув Баурджину, прошамкала:

– Пей!

Парень послушно выпил, прислушиваясь к своим ощущениям. На вкус варево казалось мерзким до чрезвычайности, а значит, наверняка было полезным.

– Вот и славно, – старуха, ухмыляясь, забрала плошку, – к осенней откочевке будешь как новенький. Тебе повезло, что проклятые меркиты не напитали стрелу ядом.

– Это были кераиты, – поправил Баурджин. – Не знаю, чего их сюда занесло? Мы ведь вроде не враждовали?

– Верно, хотя украсть наших дев себе в жены… да и нашим пора бы наведаться к ним, присмотреть невест.

– Пора. – Юноша улыбнулся. – Вот и я бы… коли б не был таким бедняком… – Улыбка его тут же потускнела, и возникло вдруг острое сожаление, что, хоть и отыскал старый дацан, не успел проникнуть внутрь и испить из чаши – помешали проклятые кераиты. А как бы было хорошо, коли б выпил! Сразу бы стал смелым, отважным, сильным – истинным багатуром-богатырем. Уж тогда, конечно, поехал бы за невестою, а так…

И тут Дубов снова ощутил некое нехорошее чувство, этакое желание отлежаться, пошланговать, не попадаясь на глаза сильным и старшим, – мечта молодого, только что призванного солдатика-духа. Э, нет, с такими мыслями быстро не выздоровеешь. А выздороветь надо! Выздороветь и во всем хорошенечко разобраться. А то – это ж что же такое делается-то, братцы?! Найманы какие-то, шаманки, стрелы – черт знает что! Странный сон, очень странный… И – насквозь реальный, вот что самое главное. Нет, тут явно что-то нечисто… Генерал армии Дубов, будучи человеком партийным, конечно, не верил во всякую антинаучную чушь вроде переселения душ и прочего. Но тут… Что ж такое делается-то, Господи?!

Во! Иван – или все-таки Баурджин? – мысленно посмеялся сам над собой: Господа вспомнил, смотри-ка! С войны ведь не вспоминал, а тут… А сейчас, похоже, как раз подходящий случай…

– Ты спи пока. – Шаманка, смешно переваливаясь на кривых коротких ногах, подошла к выходу и, откинув полог, покинула юрту.

Ну да, это была самая настоящая юрта, какие Дубов во множестве видел в Монголии в тридцать девятом году. Центральный столб, вытесанный из толстой лесины, деревянные колышки, досочки – немалое богатство по здешним безлесным местам. Все это обтянуто серым свалявшимся войлоком, засаленным и пахнущим так, что непривычному человеку, скорее всего, стало бы дурно. Но Иван – верней, Баурджин – оказался человеком, к подобной обстановке привычным. Еще бы – он ведь родился и вырос в точно такой же юрте-гэре… Господи!

Иван застонал, теперь уже не от боли, а оттого, что не в силах был понять до конца – что ж с ним произошло? Что это – сон? Да нет, на сон непохоже – все реально до боли: и вонючая юрта, и чадящий очаг, и эта вот, валяющаяся на земле плошка.

Ладно… Дубов представил, что он вновь на фронте, году уже этак в сорок четвертом, капитан, командир разведроты… Ну-ка, ну-ка, если рассуждать спокойно, что мы имеем? А имеем ранение, юрту, старуху шаманку и какие-то племена – найманов, кераитов, монголов. Часть найманов – род старика Олонга – христиане, так… А кто здесь он, Дубов, вернее, Баурджин из рода Серебряной Стрелы? Род когда-то был влиятельным и знатным – об этом у паренька сохранились какие-то смутные воспоминания, – но потом захирел, а сейчас, похоже, и вообще никого не осталось, кроме самого Баурджина. Сирота, мальчик на побегушках, короче – батрак. Слабый, нерешительный, боязливый… И – немножко подлый: украсть по мелочи, скрысятничать, заложить приятеля – в порядке вещей. Такой вот характер… Ну-ну… Иван-Баурджин усмехнулся – характер будем менять всенепременно! Ну, это так, к слову. Для начала хорошо бы выяснить, а можно ли вообще как-нибудь отсюда выбраться, вернуться к привычной жизни? Может, все ж таки удастся проснуться, хоть и не похоже все это на сон? Вот еще вариант – урочище, дацан, какая-то чаша – все это явно имеет прямое отношение к происходящему. Значит, нужно разведать, найти, посмотреть… а там видно будет… Если мыслить категориями диалектического материализма и второго съезда РСДРП, это – программа максимум. Программа минимум – выжить, и не просто выжить, а так, чтобы всем тут тошно стало. Избавиться от гнусных черт характера и рабской зависимости – это в первую очередь! Это можно, нужно даже – подавить, выгнать из себя липкий омерзительный страх, стать сильным, независимым, смелым… Скосив глаза, Иван осмотрел свое – Баурджина – тело: худосочное, почти еще совсем детское. Видно, как под бледной кожей проступают ребра. Нехорошее тело – непременно нужно его укрепить. Что же касается духа, то он у Баурджина был еще хуже. Придется и его поправить – что делать? А начать с малого – просто поскорей выздороветь, подняться на ноги, ибо, конечно же, трудно хоть что-то предпринимать, лежа на кошме в грязной юрте.