Ярослава Кузнецова - Что-то остается

— Мотылек отказался отвечать? — удивилась Леттиса.

— Я не решилась спросить, — смутилась я, — Это такая щекотливая тема. Он рассказывал через силу. Знаешь, я не могу на него давить. Боюсь поссориться.

— Может, незачем спешить? — предположила Иль. — Он же не собирается улетать обратно в горы. Куда ты гонишь со своей книгой?

— Когда появятся новые факты, я напишу «Дополнения». Вы будете слушать или нет?

— Валяй дальше, — разрешила Летта и зевнула.

По монастырскому распорядку нам давно следовало спать. Но девочки высказали интерес, и я им воспользовалась.

— «Жреческое сословие немногочисленно и состоит из главной жрицы, так называемой „Говорящей С Ветром“ и дюжины ее помощников. Жрецы обитают в особых храмовых пещерах, расположенных на относительно большом расстоянии от пещер собственно стангревских кланов. По рассказам очевидца, храмовые пещеры находятся на внутреннем склоне кратера потухшего вулкана (точное географическое положение определить трудно, но есть предположение, что это кратер Мангула). Кроме религиозных функций жрецы выполняют также обязанности целителей. В глубине храмовых пещер находятся священные озера, питаемые горячими ключами. Считается, что вода из этих ключей обладает сверхъестественными свойствами.»

— Убери «сверхъестественными», — посоветовала Леттиса. — Или ты думаешь, эти свойства приписываются необоснованно?

— Вполне вероятно, что это целебные ключи, — встряла Иль, — Такое нередко встречается.

— Доказать ни то, ни другое ты все равно не в состоянии. Так что пиши «целебными свойствами». Меньше придирок будет.

— Мотылек говорил, вода эта возвращает молодость, — проворчала я, но послушно заменила одно прилагательное другим. «Жилые пещеры подразделяются на летние и зимние, причем зимние находятся в плоти горы на большой глубине, где круглый год сохраняется постоянная температура. Стангревы охотно селятся как в тесных, замкнутых пространствах, так и в многоуровневых пещерах с большим объемом площади. Однако они избегают устраивать жилье поблизости от подземных озер или рек. Небольшие же источники их не беспокоят. То же можно сказать и о неотъемлемых стангревских спутниках — козах. Я с удивлением узнала, например, что козы проводят все месяцы снежных гроз вместе с хозяевами, глубоко в недрах, где имеют полную свободу передвижений. Жизнь стангревов тесно связана с этими замечательными животными, однако термин „скотоводство“ или „пастушество“ здесь будет неполон, или, вернее, неточен. Скорее, это — симбиоз, буквально — кровная связь. Козы для стангревов есть равноправные родственники, и в Законах Рода (смотри Примечания) занимают одно из главенствующих мест. Есть также данные, что отдельные стангревские кланы занимаются пчеловодством. По сведениям источника, их жилища расположены далеко на востоке от Убежища. Сноска: Убежище, вероятно окрестности Мангула, самоназвание „Тлашет“, сравните со старонайларским „тлагет“ — крепость, пограничный форт.» Далее: «…и, хотя они ведут активный обмен с „козопасами“, подробности об их быте отсутствуют». Ильдир, эй! Ильдир, ты спишь?

Ильдир спала, прикрыв глаза большой белой ладонью. Летта сочувственно усмехнулась мне со своей кровати. Она перекинула на другую сторону волну темных, с багровым блеском волос и провела по ним гребешком.

— Я не сплю, — пробормотала Ильдир. — Я слушаю.

— Скучно?

— Есть малость. — Иль раздвинула пальцы и недовольно посмотрела в просвет, — Кстати, твой любезный Мотылек все печенки сегодня проел и мне, и Сычу. Мол, сними да сними с крыла лубок. Мол, все зажило, он нутром чует. Такой вроде смирный, покладистый, а как упрется — хоть кол на голове теши. Ва-а-у, — она зевнула. — Я думала, только лираэнцы такие упрямые.

— Первое место по упрямству всегда занимали инги, это общеизвестно, — перебила я. — Потом альды, потом найлары, а лираэнцы уже в самом хвосте.

Иль фыркнула. Летта сказала:

— Хорошая тема для новых изысканий, Альса. «Упрямство, как коренной фактор национального характера». Дарю идею.

Я захлопнула папку.

— Ну вас. Злюки вы и язвы, — и задула светильник.

— Ух, обидчивая, — буркнула Ильдир.

— Спокойной ночи.

Заскрипела веревочная сетка, зашуршал соломой матрас. Летта устраивалась поуютнее.

— Слышь, Альса. Не дуйся, а? Чего ты вскинулась?

— Я не дуюсь, Иль.

— И не дуйся.

— Я не дуюсь.

— Вот и ладно.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Я закрыла глаза. Под веками поплыли зеленые и малиновые круги. Обидно, черт возьми! Чтобы успокоиться, я вызвала в воображении сладостное видение — толстенький аккуратный томик, кремовый обрез, вишнево-коричневый сафьян переплета, золотое тиснение. «Достоверные описания и наблюдения, Альсарена Треверра из города Генета». Чья-то рука благоговейно приоткрыла обложку. «Итак, господа, перед вами исключительно интересный труд, освещающий доселе малоизученную форму разумных существ. Исследования проводились на довольно скудном материале, однако, благодаря таланту и упорству автора, представляют собой единственный в своем роде бесценный документ. Обратите внимание на замечательные рисунки дополняющие работу. Взгляните сюда. Итак, перед вами молодая здоровая особь женского пола, типичный представитель трупоедского племени. Рост средний, сложение среднее, интеллект средний. Две пары конечностей. Скелет и мускульная система значительно упрощены в связи с абсолютным отсутствием крыльев. Речь и абстрактное мышление удовлетворительны. Эмпатический „слух“ не развит. Эмоциональный спектр невнятен, хаотичен, чудовищно гипертрофирован. Культура чувствования отсутствует. Главное средство обмена информацией — речь. Речь и эмоциональный ряд часто не связаны, иногда взаимоисключают друг друга.

Есть теория, что отсутствие эмпатического дара привело к узаконенной агрессивности и каннибализму. Впрочем понятие „каннибализм“ весьма спорно. На сегодняшний момент этот вопрос остается открытым.

Еще следует заметить удивительную хрупкость и неприспособленность трупоедского организма к условиям внешней среды. Вестибулярный аппарат трупоедов весьма примитивен. Зрение только дневное. Диапазон голоса ограничен. Зубы тупые.»

— Чужой идет, — повернулся ко мне Стуро.

— Один?

— Да. Одна.

Я вбросил нож в ножны. Одна. Кто это может быть? В «бойницу» выглядывать смысла нет — хрен увидишь, кого там черти несут, темно уже.

Собаки среагировали вяло. Сталбыть, знают того, кто сюда идет. И опасным не считают. Я вышел в сени.

— Кто?

Из-за двери — негромко:

— Я, Сыч. Я это. Дана.