Генри Олди - Рубеж

- Потому!

Пан писарь вздохнул, поморщился.

- Потому, Ярина Логиновна, что мне уехать надо. В Хитцах неладно. Гонца прислали - вроде бы татар поблизости видали.

- Татар?!

Ярина и Хведир переглянулись. В последний раз татар, если, конечно, Агмета не считать, заносило под Валки лет двадцать назад. Хведир тогда только-только родился, а Ярины еще и на свете не было.

- Бог весть, - писарь пожал плечами. - Вроде бы комонные, в татарском платье. Так что ехать надо. Людей мало, в Валках я троих оставлю да Агмета твоего в придачу, остальных с собой беру. А вы дома сидите!

- То есть как? - возмущение Яринино не только не улеглось - до небес выплеснулось. - Дядько Лукьян! Да как же это так! Я чего - верхами ездить не умею? Да я с глазами завязанными лозину рублю!

Пан Еноха невозмутимо кивнул:

- Мне батька твой то и говорил - насчет лозины. Не будет, мол, моя Яринка слушаться, лозину возьми да отдери по филейным частям. И не от локтя бей, а с замахом - так, чтоб год садиться не могла. А потом снова отдери, да солью сыпани, чтоб верещала громче!… Сказано - дома сидеть, значит - дома! А ты, Хведир, за старшего остаешься!

- Я… Батька, я…

Бурсак растерянно моргнул, но дверь уже хлопнула. Хведир неуверенно потоптался, затем махнул рукой и бухнулся на лежанку. Ярина подумала - и присела рядом.

- Татары? Откуда тут татары? - растерянно проговорил парень. - С ханом у нас мир, да и засека надежная. Еще бы сказали - турки!

Девушка вздохнула и внезапно, не утерпев, погладила парня по щеке.

В зале было полутемно. Немецкую лампу зажигать не стали, обошлись свечой - единственной, едва прогонявшей ночной мрак. Хведир пристроился на отцовом месте - у закрытой книги; Яринка забилась в угол, в самую черную тень.

В доме было тихо.

Тихо - и страшновато.

Пан Лукьян не вернулся, прислав гонца, что остается в Хитцах, потому как в лесу поблизости и вправду чужаков видели, не десяток, не два - больше. С тех пор никаких известий не было, хотя ночь на исходе, и где-то совсем близко уже пропел первый кочет…

Хведир встал, подошел к маленькому, подернутому морозом, окошку.

- Иди спать, Яринка! Если что, разбужу.

Девушка помотала головой - спать не хотелось. То есть, конечно, хотелось, но…

- Это ты иди спать. А я постерегу - чтоб татары не украли!

Она шутила, хотя на душе было не до шуток.

Ярина, конечно, не утерпела. Весь вечер вместе с верным Агметом ездила по Валкам, дабы и людей подбодрить, и самой осмотреться. Городок почти вымер - пан Лукьян забрал с собой не только черкасов, тех, что в поход не ушли, но и дюжину подсоседков, и просто охотников. Остальные забились в хаты, боясь показаться на улицу. Даже рогатки, выставленные поперек шляха, остались без охраны. Да и кому охранять? В городе и до войны меньше тысячи жило, из них черкасов - служивых и абшидных - сотня с небольшим. Теперь даже их не осталось. Остальные - обычные мугыри, которые и смотреть на шаблю боятся.

Девушка почувствовала, как страх, сидевший где-то глубоко, начинает наползать, подступать к горлу.

- Хведир! - не выдержала она. - Не молчи! Расскажи что-нибудь!

- О чем?

В голосе бурсака тоже не слышалось особой уверенности.

Ярина усмехнулась:

- Ну… Про фольклор свой. Написал байку? Про Гонтов Яр?

- А-а! - послышался тихий смех. - Написал! Пану Гримму понравится. Позавчера из Гонтова Яра выборный тамошний приезжал - к отцу, бумаги выправлять насчет винокурни. Так знаешь, о чем там болтают?

- Снова черти заглянули?

Почему-то в присутствии Хведира-Теодора о таком говорить было совсем не боязно - даже в темноте.

- Нет, другое, - бурсак вновь усмехнулся. - Может, не говорить? Ночь ведь, страшно!

- Ах ты! - девушка вскочила, махнула рукой. - А кто еще в детстве перед сном нам про Черную Руку рассказывал? И про Дидька Лысого? Забыл?!

Сама Ярина забыть такое не могла. После каждой истории она забивалась под перину и дрожала пол-ночи. А на следующий вечер вновь просила рассказать - и снова дрожала.

- …Пришла Черная Рука, - замогильным голосом начал Хведир. - Открыла дверь - и стала искать маленькую девочку Яриночку… А ведь это мысль! Представляешь, Ярина, такое записать, а? Пан Гримм с кафедры свалится! А в Гонтовом Яру всякое болтают. Будто из Гриневой хаты голоса доносятся, будто вокруг кони невидимые скачут. Ну и мамка его еще приходила.

- Мамка? - удивилась девушка. - Его же матушка померла! Ребятенка родила и…

- Вот я и говорю… То есть соседи говорят - приходила. Хату обошла, потом внутрь заглянула - искала. А наутро пес сдох. Помнишь пса? Его еще Агмет заговорил?…

Ярина закусила губы. Страх, уже ничем не сдерживаемый, сжал сердце, холодом прокатился по спине. Мертвая мать ищет сгинувшего сына. Ищет - и не находит…

- А на следующую ночь ее снова видели. Поп - отец Гервасий - не побоялся, с крестом выскочил. Так она зубами заскрипела, руки протянула - не дотянулась, а после обратно на погост пошла. А наутро…

- Прекрати! - не выдержала девушка. - Как ты можешь! Такое… Такое говорить!

- А что? - Хведир явно удивился. - Обычная история! У этих посполитых вечно то мать к сыну с погоста является, то муж к женке. Потому и обычай есть, чтоб долго не оплакивать…

- Прекрати! - повторила Ярина и, подумав, добавила. - Чурбан!

Бурсак, недоумевающе пожав плечами, замолк. Ярина отвернулась - слушать страшилки расхотелось.

- Ну ты чего? - Хведир подошел ближе, присел рядом. - Мало ли что лапотники эти болтают! Темные они!

- А ты - светлый! - огрызнулась девушка.

- Ну, не такой уж светлый, - развел руками парень. - Но байкам этим не верю. Если и есть что-то необычное, то это не черти и не призраки, а тонкие энергии, которые наш мир окружают. Про то и блаженный муж, учитель мой Григор Варсава, писал…

Страх вновь спрятался, и Ярина внезапно почувствовала, как смыкаются веки. Сон только и ждал - перед глазами поплыли странные серебристые нити, закружились, сплетаясь в пушистые коконы. Уж не тонкие ли это энергии, о которых Григор Варсава толковал?

- Ярина! Проснись, Ярина!

Девушка открыла глаза. В зале светло, сквозь окошки белеет утро. Кажется, она так и заснула - сидя. Вот и покрывало: не иначе Хведир догадался - укрыл.

- Ярина! - голос парня звучал странно. - Батька… Батька погиб!

- Что?!…

На полу - мокрые следы; на плечах Хведира - кожух. Наброшен наскоро, даже на крючок не застегнут. В глазах под толстыми стеклами - ужас.

- Батька… Погиб батька. И все погибли…

- Мой… Мой отец? И сотня?

Почему-то сразу же подумалось об отце - о сотнике Загаржецком. С Дуная давно не было вестей, а какие и приходили - не радовали.

Парень вздохнул, качнул головой. Дужка окуляр сползла с уха.

- Мой батька - Лукьян Олексеич. И все, кто с ним поехали. В Хитцах. И село… Погинуло село…