Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья

— Хорошо, — согласилась она и, подавшись вперед, вдруг проникновенно спросила: — Почему... почему вы, человек из инквизиции, заботитесь о нас?

— Я служу в инквизиции, но не инквизиции, — нашелся я с достойным ответом. — Миледи, глупо в наше время всерьез говорить о происках ведьм и вынюхивать повсюду следы нечистого. Мы, как-никак, дети просвещенного времени. Кроме того, кто сказал, что сила принадлежит только Господу? Сгинувшие катары были во многом правы, утверждая, что есть и иные пути, помимо того, которым нас насильно гонят святоши в рясах...

— Вы знаете господина Никса, алхимика? — без всякой связи с предыдущей выспренной тирадой поинтересовалась моя прекрасная леди. Я активно закивал. — Почему бы вам как-нибудь не навестить его? Поместье Янковицы, три версты от города по дороге на Кралупу. Он пожилой человек и почти всегда дома... Что это?

Издалека донесся пронзительный свист, заставивший лошадь насторожить уши и заплясать на месте. Вместе со свистом прилетел и обжигающе-холодный ветерок, вкрадчиво прошелестевший мимо нас. Я прислушался и озадаченно покосился на выглянувшую из коляски панну Домбровску. Она выглядела не на шутку встревоженной.

— Кажется, нам лучше убраться подальше отсюда? — предположил я. Словно в ответ, из-за угла выметнулась невысокая фигурка и галопом понеслась к нам, на ходу выкрикивая:

— Уезжайте, панна, уезжайте! Он идет сюда!

Витольд Жегота. Так и знал, что маленький проходимец ошивается где-то неподалеку. Значит, стоял на карауле. Надо отдать должное предусмотрительности госпожи Домбровской — она вовсе не собиралась шататься по темным кварталам в гордом одиночестве. Пан Жегота, конечно, не Бог весть какая защита, но лучше, чем ничего.

— Спасибо вам за все, — неотразимая панна снова исчезла в мягких глубинах экипажа. — Я никогда не забуду, что вы для меня сделали... А теперь — уходите. Тут и в самом деле становится небезопасно.

Спутник леди Маргарет, торопливо кивнув мне, забрался на козлы и погнал явно обрадовавшуюся лошадь вверх по улице. Я уныло проводил взглядом удаляющиеся фонарики, поежился — стало ощутимо холодней — и затрусил в сторону нашего обиталища, здраво рассудив, что вряд ли светлейший нунций подвергает свою драгоценную особу опасности замерзнуть, ожидая замешкавшегося секретаря. Небось уже сидит перед камином, потягивая свое любимое бордосское со специями. Только я тут бегаю, якшаюсь с подозрительными особами, вынюхиваю — и все во имя Матери нашей Римской Церкви, мои отношения с которой затруднительно описать в нескольких словах. Но почему же так холодно? Всего лишь конец октября, а мороз — как на Крещение... Или опять Холодная Синагога заявилась? Тьфу, тьфу, второй раз за одни сутки я этого не переживу, сколько же можно!

Шаги. Тяжелые, грузные шаги где-то неподалеку, кованые подошвы топочут о булыжник мостовой. Человек, даже обремененный доспехами стражник, не может так громыхать, но и лошадь не в состоянии столь ритмично отбивать такт копытами. Юркаю в стенную нишу, прячусь за статуей. На душе мерзко. Шаги приближаются, и вот Он проплывает мимо — раскачивающийся из стороны в сторону бесформенный силуэт в развевающемся балахоне, по-бычьи наклоненная вперед голова неправильной формы, глаза, как две трещины, за которыми — надмировая пустота, и холод, холод, вымораживающий до костей, сводящий с ума...

Создание рабби Бецалеля неспешно сворачивает в соседний переулок, а я перевожу дыхание, обнаруживая, что сердце самовольно переместилось куда-то в горло и судорожно колотится там, не пропуская воздух. Вообще-то я уже встречал Голема, но тогда я был не один и все наше общение не заняло и четверти минуты — мы с Мотлом умудрились унести ноги. А сейчас, рассмотрев чудовище вблизи и всех подробностях, поневоле забудешь мудрые рассуждения о просвещении, культуре да веротерпимости, и радостно присоединишься к оголтелой толпе, желающей погромить гетто. Кто позволил этой дряни разгуливать за пределами еврейского квартала? Или, не приведи Боже, она вырвалась из-под власти хозяина?

Но, несмотря на нешуточный испуг, я все же был доволен собой. Меня пригласили в гости к Никсу — это раз. Я получил наглядное подтверждение тому, что панна Домбровска и мсье Жегота связаны с имперским секретарем, а через него, наверное, и с Мартиницем — это два. И, наконец, третье, самое важное: козлопоклонники где-то поблизости, я слышу их таинственные перешептывания и шелест листаемых гримуаров. Надо поделиться с отцом Алистером — пусть тоже порадуется. Трепещите, еретики, инквизиция стоит на страже и бессонно бдит!

На следующий день нас ожидало несколько странноватое и путаное послание от его преосвященства:

«Дано в Венецианском подворье на Малой Стране.

Алистеру Мак-Даффу.

Отец мой, спешу вас уведомить, что дерзкий инцидент, произошедший после венчания господина посла, был мною расследован. Ни в коем разе не смейте сомневаться, что это не было попыткой отравления. Однако, если бы не ваша своевременная помощь, не писать бы мне этих строк. Нимало не сомневаюсь, что сеньора делла Мирандола состоит с кем-то в сговоре. Я подозреваю, что она занимается неким колдовством. Я заметил на ее шее некий странный амулет, неизвестный мне по значению.

Отец мой, я прошу вас прибыть ко мне, дабы посоветоваться. Но я не хотел бы пока начинать процесса, ибо я не уверен до конца в ее вине. Я не могу взять на себя грех обвинения невинной души.

Отец мой, помогите мне. Я знаю, что не должен говорить этих слов, но мне становится не по себе. Приезжайте скорее, но, умоляю, ни слова никому, чтобы другие святые отцы не узнали о моих колебаниях. Отче, я прошу вас исповедовать меня. Приезжайте скорее. Отче, мне угрожает смертельная опасность. Уничтожьте этот документ и приезжайте тотчас.

Искренне ваш, Луиджи Маласпина».

— Что там стряслось? — недоумевал святой отец, перечитывая полную нескрываемой паники депешу, написанную на каком-то обрывке бумаги, с разъезжающимися вкривь и вкось строками, так не похожими на обычный вычурный почерк Маласпины. — Мадам Мирандолу приплел, амулеты какие-то... Ваш любезный Штекельберг, часом, не правду ли говорил, мол, у господина кардинала с разумом не все в порядке? Кстати, где он?

— Маласпина или Штекельберг? — уточнил я. — Если вы о милейшем пане Станиславе, то ему положено находиться во владениях Мартиница. А вы, отче, грозились давеча навести в венецианском посольстве порядок, разобраться как следует и наказать кого попало. Они, наверное, трепещут в ожидании вашего прибытия.

Отец Алистер пропустил мои колкости мимо ушей, распорядившись: