Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья

Господа инквизиторы из Парижа прибыли сегодня утром, а вечером в лучших традициях подхалимов всех времен и народов я запасся в ближайшей винной лавке бочонком столь любимого отцом Лабрайдом крепкого чешского пива и явился с предложением: пиво — в обмен на рассказ о событиях минувших месяцев, а коли этого не хватит, я куплю еще.

— Искуситель, — проворчал отец Лабрайд, пристальным взором буравя подношение. — Сходи посмотри протоколы, там все записано.

— Читать протоколы — фи, какая скука! — заявил я, демонстративно помахав изъятой из архива толстой сафьяновой папкой с торчавшими из нее разномастными листами. — К тому же отец Фернандо пишет, как курица лапой, не в обиду ему будет сказано. Посудите сами, что может сравниться с подлинным повествованием очевидца? Отец Лабрайд, ну расскажите скелу о Париже, я вам тоже кой-чего любопытного поведаю...

Соблазнить ближнего своего очень просто, главное, точно знать, кому что предлагать и выбрать подходящее время. На руку играло одно немаловажное обстоятельство: отец Лабрайд недолюбливал меня за излишнюю болтливость и праздность, однако не отрицал моего скромного умения быть хорошим слушателем. Я никогда не перебивал рассказчика, даже если он сбивался на сторонние рассуждения, и задавал правильные вопросы в нужных местах, подталкивая историю по еще не пройденным дорогам. Самому патеру Лабрайду тоже явно хотелось поделиться впечатлениями, так что дополнительных уговоров почти не потребовалось. Я просто нюхом чуял: в мое отсутствие в сердце Франции произошло нечто, намертво связавшее две столицы, и моя прямая обязанность — разузнать все об этом «нечто».

— Итак, служанка из дома Кончини, — напомнил я, отвлекая отче Лабрайда от вдумчивой дегустации содержимого вместительной кружки с белоснежной пенной шапкой. — Она принесла портрет малолетнего короля работы Калло. Что случилось дальше?

Дальше отец Лабрайд, подхватив оробевшую мадемуазель Тарбуа под ручку, резво направил свои стопы в обитель господина председателя нунциатуры. Вышеупомянутая девица слово в слово повторила свою печальную исповедь, теперь уже в присутствии герра Мюллера, отца Фернандо и прочих борцов с происками Князя Ночи. Начался небольшой переполох.

«Ни синьор Кончини, ни мадам Галигай, известная своими пристрастиями к различного рода колдовским тайнам, не должны заполучить никаких предметов, имеющих хоть мало-мальское отношение к королю, — не терпящим возражения тоном заявил отец Густав. — С другой стороны, если они ничего не приобретут сейчас, они продолжат поиски и все равно раздобудут требуемое, но мы об этом уже не узнаем. Поэтому...»

Рожденный несколькими сообразительными головами план мгновенно начали приводить в исполнение. Отца Фернандо в сопровождении пары гвардейцев отрядили в кварталы Монмартра, где располагаются лавки и мастерские художников, с наказом любыми средствами приобрести несколько портретов детей мужского полу в возрасте десяти-одиннадцати лет, похожих на изображенного вот здесь. Лучше всего, если оригинал портрета является плодом воображения художника или нарисованный ребенок уже умер.

Изучив показанный рисунок, отец Фернандо неуверенно поинтересовался: как быть, если он не сможет отыскать ничего подходящего?

— Все дети в сущности похожи друг на друга! — отрезал герр Мюллер. Сие оказалось правдой: спустя пару часов обитатели Консьержери пристально рассматривали целых пять кусков холста с детскими лицами, имевшими несомненное смутное сходство. Трое из них, как утверждал отец Фернандо, вымышлены, один давно в могиле, судьба еще одного остается неизвестной.

Девица Тарбуа смирно сидела в приемной зале, сложив руки на коленях и терпеливо ожидая решения святых отцов. Наконец ей принесли тщательно завернутую в отрез черного бархата картину, велев передать господину Кончини. Служанке также вменялось в обязанность непременно разузнать, какой окажется судьба портрета, и сообщить в Консьержери. Лично приходить не обязательно, достаточно передать письменное или устное сообщение владельцу лавки галантерейных товаров, что на пересечении улиц Бенедиктинок и Сен-Николь.

— Еще ей заплатили десять ливров и, думаю, вполне заслуженно, — добавил отец Лабрайд. — Редкий случай: честная и неиспорченная душа, беспокоящаяся за маленького короля. Марлен кивнула, ушла, через пару дней прислала весточку. Все, как мы ожидали: портрет обретается в покоях госпожи Леоноры Галигай, перед ним горят свечи из черного воска, мадам Галигай также поставила возле картины медную курильницу, регулярно жжет в ней травы с неприятным запахом и какие-то порошки. Вам это ничего не напоминает?

— Maleficia, порча как она есть, знакомо до головной боли, — снисходительно протянул я. — Заключение договора известно с кем, мазь из толченых лягушачьих лапок, гадючьих языков и ворованных облаток для причастия, свечи из собачьего сала... Неужто мадам Галигай еще не надоело? Может, наведя порчу на Людовика, она решила составить достойную конкуренцию несравненной умелице по изведению ближних своих, ныне покойной мадам Екатерине Медичи? У той имелось больше шансов на успех, ибо к колдовству она непременно добавляла разнообразные яды. Отче, как полагаете, мадам Леонора просто неумная женщина, не понимающая, что играет с огнем, или настолько уверена в покровительстве королевы-матери и своих многочисленных друзей?

— Второе вероятнее, — отозвался отец Лабрайд. — Дружба регентши — вещь серьезная. Кстати, надо будет подбросить отцу Алистеру повод для размышления: каковы могут быть последствия колдовства, направленного на никогда не существовавшую личность?..

Имея на руках свидетельства мадемуазель Тарбуа, полномочный папский легат в сопровождении обширной свиты отправился наносить визит господину королевскому прокурору, мсье Антуану де Ля Белю.

— К прокурору, а не в отель Кончини? — слегка удивился я. — Как-то против его обычного образа действий: явиться с шумом, треском и швейцарскими громилами наперевес, схватить подозреваемых на месте преступления и перевернуть все вверх дном в поисках неопровержимых улик, кои не замедлят обнаружиться. Зачем ему понадобилось прибегать к силе светского закона?

Отец Лабрайд сделал неопределенный жест рукой:

— Мадам Галигай все-таки давняя, еще с юношеских лет, подруга королевы и ее любимица...

Отца Густава ожидало разочарование. Прокурор в весьма вежливых, но недвусмысленных выражениях растолковал, что лично ему, де Ля Белю, пока не надоели ни его должность, ни жизнь, которых он рискует очень быстро лишиться, затеяв процесс против непобедимого тандема Кончини — Галигай. И он осмеливается посоветовать господину верховному инквизитору примириться с безусловно предосудительными увлечениями мадам Галигай, ибо сия дама есть привычное и всем давно известное зло. Вдобавок, ее оккультные потуги ни разу не приносили видимого результата, и, если вдуматься, сборища в ее салоне — не более, чем забава скучающей аристократии. Что же до Его величества Людовика, господин Мюллер может собственными глазами убедиться: малолетний король Франции на редкость хорошо себя чувствует, между враждующими группировками придворных в кои веки установилось хрупкое равновесие, и, поскольку плохой мир лучше доброй ссоры, не изволит ли Его высокопреподобие отвратить свое пристальное внимание от мадам Леоноры Галигай, занявшись спасением иных заблуждающихся душ? Разумеется, госпоже Галигай будет сделано надлежащее внушение, и де Ля Бель обещает позаботиться, чтобы это внушение исходило от королевы...