Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья

Мы поднимались вверх по Янской, я краем уха слушал разглагольствования моего спутника и стража, терпеливо дожидаясь, пока в моей голове усядется мутный осадок всех полученных сведений, а затем спросил, прервав на середине захватывающее повествование о случившейся вчера потасовке:

— Фортунати сожгли?

— Угу, — кивнул Мак-Эван. — Его, потом еще двух девиц и двух парней из его балагана. Остальные по очереди кричали, что отказываются от якшания с каким-то демоном смуты и во всем каются. Их всех выпороли, покидали в ихние фургоны, объявили указ, мол, возвращение в Прагу им отныне запрещается под страхом смертной казни и повезли прочь из города. Один вдруг заявил, что не станет каяться, начал орать, мол, все подстроено, их мучили, чтобы они отреклись... Его там прямо и задушили. А студенты и эти... вольные братья, ну, черные плащи, полезли на стражу, и стряслась такая заварушка, что до конца я не досмотрел, ушел от греха подальше. Лабрайд потом сказал, что все неправильно...

Неправильно? Благочестивый падре Лабрайд находит сожжение уличенных еретиков неверным? Интересно, в каком смысле — что церемония не отличалась положенной торжественностью или?..

— Что решили на суде? — сил оттягивать неизбежное больше не нашлось. Рубить — так сразу.

— На каком суде? — уточнил Дугал.

— По делу Мирандолы и кардинала Маласпины, — терпеливо пояснил я. — Когда их казнят?

— Так не случилось-то суда, о чем и толкую! Отложили его, а святые отцы все перегрызлись между собой!.. Да ты не пугайся, Лабрайд говорит, что ты прав и он в случае чего заступится...

Час от часу не легче. Как Великий инквизитор Густав Мюллер мог отменить долгожданный и любовно выпестованный процесс против настоящего изловленного демона из-за отсутствия какого-то секретаря? С какой такой радости отче Лабрайд, терпевший мое присутствие лишь по обязанности и заради возможности обзавестись собутыльником, вдруг выражает готовность взять меня под свое высочайшее покровительство? Что происходит в этом мире, панове? Расспрашивать Мак-Эвана бесполезно: до трактирного вышибалы, пусть и родственника инквизитора, долетают только обрывки сплетен и чужих пересудов, безжалостно перевранные и перепутанные. Вывод: пока я прохлаждался в блудуаре пани Маргариты и предавался греху уныния вкупе с пороком распутства, все переменилось и перевернулось с ног на голову, а может, с головы на ноги. Неужто не угас свет во тьме?

Я невольно прибавил шагу, но на перекрестке Янской и Яновского Вражка Дугал удержал меня, развернув не направо, к Влашской и дороге к Карлову мосту, а налево, к Градчанской. На мой удивленный взгляд последовало невозмутимое объяснение:

— Господин Мюллер захотел переехать обратно. Мол, тут спокойнее, а вокруг Клементины вечно какие-то бунты...

Путь до щедро предоставленного нам особняка я почти пробежал, забыв о голоде, усталости и недавнем отчаянье. Пред водительствуемая верным фон Цорном, стража на воротах оживилась, заметив наше приближение, и встретила издевательски-торжественным салютом.

— Вот, привел, — ухмыляясь, отрапортовал Мак-Эван. — Я ж говорил, ничего с ним не сделается. У девки он околачивался.

Кто-то украдкой заржал. Мне захотелось дать нахальному родственнику отца Лабрайда хорошего тумака, чтобы не трепался зазря. Открылась калитка, нас впустили в обширный внутренний двор и мы зашагали по припорошенным снегом булыжникам к дверям, обрамленным фигурами двух атлантов. Почему-то выражения их каменных лиц всегда напоминали мне людей, только что узнавших о давно ожидаемой кончине богатого дядюшки и о том, что их забыли упомянуть в завещании.

Кажется, я перенимаю дурную привычку делла Мирандолы острить в самый напряженный и неподходящий момент. Кстати, где он — по-прежнему в Клементине или его куда-нибудь переселили?

— Вас-то мне и надо! — первым человеком, которого мы встретили в большом круглом зале первого этажа, как назло, оказался отец Алистер, и владевшее им настроение не предвещало мне ничего хорошего. — Извольте немедленно объяснить, что...

— Райан? — требовательный голос отче Лабрайда с галереи второго этажа. -Дугал, ты его все-таки отыскал? Отлично, поднимайтесь сюда! Отец Алистер, извините ради всего святого, но его высокопреподобие настоятельно потребовал, чтобы этого бездельника тут же привели к нему. Потерпите немного, и вы ему все выскажете!

Замечательно. Это и называется: «Из огня да в полымя».

Двери в кабинет его апостолического преподобия Густава Мюллера захлопнулись за моей спиной с тем же обреченным лязгающим звуком, какой издают ворота склепа. Отче Густав восседал за столом, обложившись книжными томами и бумагами самого официального вида. Он даже не повернул головы в мою сторону. Я нерешительно топтался у входа, гадая, что меня ждет и поневоле принюхиваясь. Самая страшная из пыток — откуда-то долетал аромат свежемолотого и только что приготовленного арабского кофе. Душу бы продал за глоток...

— Подойдите же сюда, — буркнул герр Мюллер, по-прежнему не отрываясь от своих записей. Я сделал шаг, другой, узрел источник дразнящего аромата — крохотную жаровенку, стоящий на ней высокий, медно-блестящий ковшик-джезву, до краев полный черной густой жидкости, и поневоле сглотнул. — Вам что, нравится эта сарацинская гадость? Тогда поищите в шкафу, там завалялась пара чашек.

Ничего не соображая, я послушно слазал в буфет, отыскав серебряный поднос и требующиеся чашки, перенес это все на стол господина легата и осторожно присел на краешек стула напротив. Так я в опале или нет? Придется рискнуть и выяснить.

— Можно отправляться собирать вещички? — как можно развязнее поинтересовался я, не забывая прихлебывать горьковатый напиток. — Или для меня готова уютная камера в Далиборке? А может, мне предстоит совершить захватывающее путешествие в Саламанку — сидя в запертой карете и старательно перепиливая цепь на колодках?

Отец Густав отложил в сторону перо и воззрился на меня с видом великомученика, раздумывающего, не отказаться ли от идеи непротивления злу смирением и не проучить ли злобных недругов дрыном по голове?

— Где вы изволили пребывать? — хмуро осведомился мой патрон.

— У пани Домбровской, — нахально отозвался я. — Имею полное право, ибо не давал монашеских обетов и не принимал целибат. Как и многие братья Ордена Иезуитов...

— И вам удалось узнать там нечто, чего вы не знали доселе? — в тон мне ответил герр Мюллер. Я слегка оторопел. Господину легату полагалось исходить паром от злости, а он изволит мило пошучивать. Или это завуалированное любезностью предвестие ожидающих меня строжайших кар?