Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья

Стражник, охранявший третий этаж, валялся мертвым, преграждая дорогу. Мы осторожно переступили через него и с легкой растерянностью огляделись, озирая четыре уходящих в глубины здания коридора. Отче Густав сказал, что где-то здесь размещены привезенные из Клементины бывший кардинал и посол Венеции, но где? Можно рыскать по коридорам до самого вечера...

Вопль. Дугал сориентировался чуть быстрее и понесся налево, топоча будто слон. Вдалеке распахнулась дверь, выскочивший человек бросил торопливый взгляд в нашу сторону и кинулся бежать. Похоже, он рассчитывал добраться до лестницы черного хода или улизнуть от нас и затаиться в одной из пустующих комнат. Мак-Эван поднажал, догнал неизвестного, сбил с ног и они покатились по полу, рыча, вопя и больше смахивая на дерущихся собак, чем на людей.

Полагая, что здесь вполне обойдутся без моей помощи, я добежал до оставшейся приоткрытой двери и заглянул внутрь. Открывшаяся моему взору удручающая картина вполне заслуживала наименования «После побоища». Два заколотых стражника на входе, еще один покойник в черной маске — значит, подчиненные герра Альбрехта не зря получали свое жалование — монах-доминиканец средних лет, очевидно, приглашенный отцом Густавом лекарь... и Маласпина.

— Чезаре!

Чего теперь кричать... Еще одна жизненная повесть оборвалась, не дойдя до слова «конец». Но как эти типы в черных масках умудрились провернуть свое дело так, что никто ничего не слышал? Каким образом выманили из особняка почти всю стражу? Фон Цорна и его Черную Свору точно выманили — в этом я уже не сомневался.

— Прощайте, ваше высокопреосвященство, — с этими несколько патетическими словами я выскользнул наружу. Мак-Эван скрутил своего противника, сорвал с окна штору и теперь ножом кромсал ее на ленты, вполне могущие заменить веревки. Где могли содержать Мирандолу? Наверняка где-то поблизости. Наши неведомые соперники все время оказываются на шаг впереди. Если они прикончат и венецианца — никогда себе этого не прощу!

Я припустил по коридору, дергая каждую дверь и надеясь, что убийцы в поднявшейся суматохе не успели смыться и запереть ее за собой. Окликать я не решался — вдруг услышат не те, кому следовало? Догнавший меня Дугал на ходу осведомился:

— Кого теперь ищем?

— Делла Мирандолу! — выкрикнул я.

Мы лихо свернули за угол и увидели их — троих человек в масках возле открытого окна, еще одного, уже начавшего спускаться по прислоненной или подвешенной снаружи лестнице, и пятого, сидевшего возле стены и медленно заваливающегося набок — Мирандола потерял сознание. Похоже, они намеревались забрать бывшего посла с собой.

На нашей стороне пока еще оставалась внезапность, но эта компания не собиралась так легко сдаваться. Кто-то выстрелил навскидку, и, заметив поднимающуюся руку, мы метнулись к стенам, уходя с воображаемой линии полета смертельно опасного свинцового шарика. Узкий и длинный коридор наполнился грохотом и сизоватым дымом, пронзительно зазвенело разбитое стекло. Почти не размышляя, что делаю, я выстрелил в ответ, целясь в плохо различимую фигуру на фоне окна и молясь, чтобы не случилось осечки. Отдачей меня швырнуло назад, а из рассеивающихся дымных клубов болезненно завопили. Попал. Не знаю, в кого, но попал. Одним врагом меньше.

Мак-Эван, нагнув голову, с рыком кинулся вперед, врезался в кого-то и принялся отвешивать тумаки направо и налево. Я выпалил еще раз, теперь в потолок — для морального устрашения и чтобы дать знать возможным спасателям, где мы, ибо с первого этажа отчетливо донеслись воинственные вопли с явным германским акцентом. Голоса и топот приближались, наша краткая схватка тем временем завершилась, но, к сожалению, не принесла нам почти никаких плодов. Правда, в наших руках остался Мирандола.

Из четырех похитителей один валялся раненым — моя работа. Второй пребывал без сознания — трудами Дугала. Двое все-таки умудрились скатиться под шумок по лестнице и сбежали. Взобравшись на подоконник и выглянув в окно, я увидел их: они миновали прилегающий к особняку облетевший сад и сейчас лихорадочно перебирались через решетку. На улице их поджидал человек, державший в поводу троих или четверых лошадей. Бросив лишних животных, беглецы вскарабкались в седла и рванули галопом, поспешно скрывшись в переулках Малой Страны.

Не знаю почему, но мне померещилось, будто стоявший на карауле человек — женщина. Хотя что можно сказать определенного, издалека и мельком разглядев плотную фигуру в толстом полушубке? Может, меня насторожила манера незнакомца держаться в седле? Ладно, не до того...

Ворвавшийся в коридор взмыленный фон Цорн понял все с первого взгляда и отпустил такую фразочку, что даже плохо знавший немецкий язык Мак-Эван уважительно хмыкнул. Я присел рядом с Мирандолой, убедился, что итальянец все еще пребывает на этом свете и, кажется, приходит в себя, после чего собрал весь имеющийся сарказм и крайне вежливо поздоровался:

— Доброго утречка, герр Альбрехт. Как спалось?

Меня послали куда подальше, правда, без особенной ярости и скорее по привычке, нежели от злости. Из последующего бессвязного монолога я уловил только одно разборчивое слово: «Голем».

— Что вы не поделили с этим творением старого раввина?

— Он перешел мост, шляется по Тржищу и крушит лавки! — рявкнул фон Цорн. — А этот... — далее последовало живописное, и донельзя непристойное описание почтенного рабби Иегуди Льва Бен Бецалеля, его появления на свет, привычек и склонностей, — ...этот старый хрен, видите ли, забыл вчера вытащить из жопы своей твари бумажку, от которой она оживает! А сегодня раввин не может этого сделать и прячется в гетто!

— Почему сегодня не может? — ошалело спросил я. Заметно оживившийся Мирандола с интересом прислушивался.

— Суббота, — кратко пояснил Мак-Эван. — Еврей скорее сдохнет, чем почешется в субботу. И что там с этим глиняным болваном?

— Ходит, — устало махнул рукой фон Цорн. — Нас городская стража позвала на помощь. Мы в него уже и стреляли, и железом тыкали — никакого проку. Мы туда примчались вместе с отцом Алистером, он там и остался — думает, сможет как-то усмирить эту мерзость. А мои ребята повернули обратно — кто-то прибежал и заорал, что у инквизиторов на Градчанской вовсю стрельба и крики. Что вы тут натворили?

Значит, отец Алистер в момент нападения на особняк благополучно отсутствовал, спасая обывателей от разбушевавшегося создания иудейского магистра? Любопытно...

Прагу можно назвать какой угодно: жестокой, таинственной, бездушной, мрачной. Из множества эпитетов, существующих в языках Европы, ей не подходит только один — «скучная».

Я в восторге от этого города! И пусть он провалится на самое дно ада, вместе со всеми своими жителями!