Александр Прозоров - Каменное сердце

— Тогда что?! — вогнал ведун нож в черепушку барана. — Говорите, или уйду сам, оставив всю эту рухлядь на вашей совести!

Они опять начали переглядываться, кивать друг другу, вздыхать, пока наконец кривоглазый Чабык не заворочался, пересаживаясь из положения «по-турецки» просто на колени. Старый воин поклонился, ткнувшись лбом в ковер:

— Это моя вина, чародей. Я плохо воспитал этого несчастного, и он нанес тебе страшное оскорбление. Ты можешь казнить меня, посланник ворона, но не переноси свой гнев на наш род, не отказывай ему в своей милости.

— Что такого страшного могло случиться здесь, вдали от чужих рубежей, в ваших родных кочевьях?

Чабык глянул на старосту, на Бий-Атила, поднялся, отошел к юрте, откинул вздыбленную кошму. Под ней лежал с кляпом во рту и увязанный, как копченая треска, Саакым с заплывшим глазом и кровоподтеком на скуле.

— Во имя прекраснейшей из богинь! Что случилось с этим мальчиком?

— Мы застали его… их… прелюбодеяние. Прости, избранник богов, не доглядели.

Чабык указал в сторону юрты с рисунками рода ворона. Середин откинул полог, шагнул внутрь. Следом протиснулась и Роксалана.

В очаге горел огонь, на полу в дальнем конце женской половины были расстелены белоснежные овечьи шкуры. Там на коленях, в одной холщовой рубахе, стояла Тария.

— Та-ак, — протянул Середин. — Теперь хоть что-то начинает проясняться. Ну, давай, рассказывай. Интересно.

— Я виновата, господин.

— Это я уже знаю. Хотелось бы услышать подробности.

— Я… Я виновата, господин, — повторилась она. — Я заговорила с ним. Там… Он остался с обозом. Он спросил, правда ли, что ты отрубил мне голову за непослушание, а потом приставил назад и оживил.

Тария невольно потерла шрам на шее.

— Я засмеялась и сказала, что это не так. Что ты добрый господин. А убить меня пыталась обычная золотая гривна.

— Где они все, кстати? — оглянулся на спутницу Олег.

— Понятия не имею, — пожала плечами девушка. — В сундуке. Где-то среди вещей. Там теперь столько барахла накопилось, лет десять разбирать придется.

— Он не поверил, — продолжала Тария. — Но я ему поклялась и еще много чего сказала. Как ты с великанами и гномами сражался, как демонов горы одолел. Потом мы опять разговаривали. Прости меня, господин. Он не виноват, это я его соблазнила! — вдруг вскинула она голову. — Он отказывался, но я заставила!

— И сколько это продолжалось?

Она промолчала.

— Понятно… Значит, долго. — И он перешел на крик: — Как ты могла! У меня за спиной! Рядом с законным мужем! Подлая тварь! Гнусное отродье! Как тебя земля носит, как на тебя небо не рухнуло!

Тария при каждом выкрике вздрагивала и втягивала голову в плечи. Олег подскочил к ней, схватил за шиворот, выволок наружу и бросил рядом со связанным Саакымом, выдернул у него кляп:

— Тебе что, мерзавец, невольниц не хватало? Для тебя свободных девок нет? Почему ты, скотина, покусился на честь чужой жены?!

— Она не виновата, — с трудом прохрипел нукер. — Я ее изнасиловал.

— Неправда, господин! Я его соблазнила!

Олег отодвинулся, с интересом посмотрел на обоих, склонив набок голову.

— Мы застигли их вчера, — признался Чабык. — Хотели убить на месте, но не решились тронуть твою женщину. Оставили мужьей воле. Наш род отрекается от него. Ты можешь казнить его так, как посчитаешь нужным.

— Подонки! — Олег до середины вытянул меч из ножен, загнал обратно. Снова вытянул, снова загнал.

— Ты чего это? — зашипела ему в ухо Роксалана, поволокла в сторону. — Ты совсем сбрендил? Ты же к ней ни разу даже не прикоснулся! Тебе до нее дела нет! Нашла девица свое счастье, так и слава Богу. Чего ты сцены устраиваешь?

— Это ты сбрендила, деточка. Это же мир нормальных людей! Простить измену — это все равно что… Что тебе в рожу плюнут, а ты улыбнешься и дальше пойдешь. После такого на меня как на юродивого смотреть станут! И правда плевать в лицо начнут. За измену у приличных народов голову сразу сворачивают и правильно делают! Такое не прощается!

— Засунь свои народы себе знаешь куда?! — Роксалана выдернула шамшер, прижала к его горлу. — Если ты эту девочку хоть пальцам тронешь, я тебя… Я тебя… Я с тобой разведусь!

— Феминистка ненормальная! Этот засранец, если ты не заметила, спал с моей женой! Пусть она девственница, пусть мне до нее дела нет, но она моя! Моя жена! Он это знал — и все равно лапал! Скотина. Его так взгреть нужно, чтобы мозги на всю жизнь прочистились.

— Ты меня слышал, мурло кулацкое? Только тронь!

— Отвяжись, больная! — Олег вырвал плечо из ее крепких коготков, вернулся к прелюбодеям.

— Я ее изнасиловал, посланник! — опять захрипел Саакым. — Она невинна!

— Он лжет! Не верь, господин, он лжет. Это я соблазнила! — повысила голос Тария, пытаясь его заглушить.

— Заткнитесь оба! — рявкнул Середин. — Слушай меня, Тария. За сотворенное тобою преступление тебя следует зашить в мешок вместе с десятком кошек и бросить в реку. Чтобы они драли тебя до тех пор, пока вы не утонете. Но моя старшая жена… — он выразительно оглянулся на Роксалану, — пожалела кошек. Тебя можно сжечь, дабы уничтожить твою жалкую душу, но это будет слишком быстрая смерть. А мы хотим, чтобы ты страдала долго. Очень долго. Страдала день за днем, год за годом и сама мечтала о смерти. Поэтому мы решили поступить так… Чабык! Забери эту тварь, отведи на запад до ближайшего перекрестка и продай ее первому встречному! Нет, не просто встречному, а самому жалкому и уродливому нищему. Такому жалкому и поганому, чтобы в кармане его не имелось ничего, кроме одной ломаной монеты. За нее и продай! Пусть сидит по гроб жизни в грязной вшивой пещере и помнит, отчего ее постигла эта участь и чего она лишилась.

— Слушаю, чародей, — поклонился кочевник.

— Стой! Тария, иди и собери все свое барахло. Я не хочу, — сорвался на истеричный крик Олег, — не хочу, чтобы в моем доме осталось хоть что-то, к чему касалась твоя рука! А ты, жалкое создание… — наклонился он к Саакыму. — Тебя надо бы привязать за ноги к двум осинам и порвать на части. Но ты из кочевья, которое оказало мне гостеприимство и неизменно вело себя достойно и дружески. Не хочу, чтобы между мной и этим кочевьем пролилась кровь. Путь даже кровь такого жалкого существа, как ты. Но я не желаю больше тебя видеть! Убирайся прочь и никогда не возвращайся! Развяжите его и дайте хорошего пинка! Я его изгоняю.

Олег брезгливо передернул плечами и, едва не оборвав полог, ушел в юрту. Только здесь он смог, наконец, перевести дух и упасть на мягкий ковер.

— Оказывается, судить и приговаривать — зело тяжелая работа… — Он вытянул руки и ткнулся лицом в пушистый ворс. — Эх, сейчас бы в баньку. Обычную, русскую, что только в этом времени и найдешь. И водочки, менделеевской, из хорошего новенького холодильника.