Азамат Козаев - Ледобой

До большой земли на востоке ходу нам было три полных дня, один день, почитай, уже долой. А на вечерней заре над нами пролетел здоровенный моречник, дал круг над ладьей и улетел дальше на восток, огромные крылья только хлопнули в воздухе. Безрод обернулся, нашел меня глазами и с потайным смыслом, известным только нам двоим, ухмыльнулся. Темнело. Сумерки затирали очертания предметов и людей, я плохо различала лица, но даже в скупом свете умирающей зари видела, как осунулся Безрод. За день щеки ввалились, глаза потухли, плечи обвисли. Его даже слегка перекосило, как раз на тот бок, который я разорвала серпяным сколом. Не удержалась от злорадной улыбки. Дорого обхожусь. Ласковой и милой была только для мамы, отца да сестер. И еще для Грюя. Нелюбимого мужа вон как из-за меня скривило.

На пути от Торжища Великого к большой земле боги рассыпали цепочку островов на расстоянии дневного перехода друг от друга. За день пути мы часто встречали другие ладьи, которые шли с больших земель на востоке в большие земли на западе. Едва впередсмотрящий замечал парус на дальнокрае, гребцы тут же хватали весла, если до того шли только под парусом. И со вздохом облегчения мы провожали такие же купеческие ладьи, как наша. Там тоже хватались за мечи и напряженно ждали у бортов, что станется? Один раз мы ушли, едва чужая ладья, завидев нас, тут же развернулась вослед. Боги оказались милостивы, и ввечеру целые и невредимые высадились на островок заночевать. Я ничего не делала целый день, но спать почему-то хотела сильнее остальных, тех, что гребли, не разгибая спины. Правду говорили – на ничегонеделанье все время уходит, устаешь, как будто работала, не покладая рук.

Все гребцы высадились на остров за исключением стражи – нескольких воев, которым купец по-настоящему доверял. Они остались на ладье стеречь добро. Парни обошли все островное побережье, не пристал ли еще кто, и со спокойной совестью повалились вокруг костров. Мы четверо встали особняком, и едва я коснулась головой мешка, провалилась в сон.

Сон видела странный, впрочем, сказать видела – половины не сказать. Больше слышала, чем видела. Будто разговаривали двое, разговаривали громко, один грубым, ревущим голосом, второй рокочущим, свистящим шепотком. Ругались в моем сне из-за какой-то девки. Грубый голос ревел, что девка ему понравилась, и, дескать, этого достаточно, шепот холодно рокотал, что никто и пальцем девки не коснется. Грубый голос промычал что-то нечленораздельное, и во сне началась безобразная свара. Драка постепенно удалялась и вскоре стихла.

Утром, проснувшись, еще слышала в голове обрывки разговора. Подумала тогда, приснится же такое. Оглянулась. Люди только-только просыпались, но Безрода на месте не оказалось. Вместе мы не спали, я вообще ни разу не видела его спящим. Вот и теперь, повертев головой, не увидела страхолюда на месте, с самого краю, возле Тычка. Он выходил из-за скалы и о чем-то говорил с нашим купчиной, а лицо торговца своей серостью и предгрозовой мрачностью походило на сизое рассветное небо. Не замечая нас, купчина прошел к своим людям и пинками растолкал всех.

– На ладью, братья, на ладью! – проревел Круглок зычным голосом.

Гребцы, ежась, поднимались, топали к морю и мало не c головой лезли в воду, дабы проснуться. Перехватив по куску мяса, разогретого на огне, поднимались на ладью. Все шли сами, а давешнего ражего здоровяка отчего-то поддерживали двое. Сам еле ноги переставлял. А лицо его стало как будто площе и краснее. Кто-то от всей души приложился ладошкой или того пуще кулаком. И как-то странно – единственным открытым глазом ражий с ненавистью смотрел в нашу сторону.

Сзади меня подтолкнула Гарька.

– Не ссадил бы наземь купчина. Лишь бы вожжа под хвост не попала.

Я не поняла ровным счетом ничего.

– Ты о чем?

Гарька глядела на меня, прищурив глаза, и вид у нее был донельзя хитрющий. Отчего-то она напомнила мне говорящую корову, необъятную в груди и крупе.

– Так и должна баба замуж ходить. Чтобы ни сном, ни духом. Чтобы миновали неприятности, да все о мужа разбивались.

Ой, что-то не понять нынче Гарьку. Говорит мудрено, глядит непонятно. И если бы только она одна! А тот непонятный, полный ненависти взгляд ражего детины с плоским лицом, который все косился на меня давеча? С ним-то что стряслось? Неужели перепил ввечеру, а потом земля поднялась и приголубила камнями прямо по лицу? Плюнула я под ноги, метнула на Гарьку раздраженный взгляд и зашагала на ладью. Меня всегда раздражение берет, когда чего-то не понимаю. И уже было вышла из-за скалы на открытое, как услышала чей-то гневный говор. Опустила ногу и в растерянности замерла.

– …прежде всего, она баба! – горячился кто-то, и в этом ком-то я узнала нашего купчину.

Ой, дура я! Пошла на ладью окружным путем, через скалы, думала свои бабьи дела справить, и вот справила.

– В то, что она умеет грести, парни на слово не поверят, полезут проверять! А вдруг получится?

Что получится? Что? Мне стало неловко – стою тут как заугольная тихушница – и, наливаясь краской праведного гнева, вышагнула из-за скалы.

Против купчины стоял Сивый и, наверное, ухмылялся. Я знала эту ухмылку. Холодную и многозначительную, упрямую и жесткую. Безрод не замечал, что они теперь не одни, благо вышла на открытое пространство за его спиной.

– Верна – мой человек. – Прошелестел Сивый, и меня окатило холодной испариной. Как раз эти слова я слышала в недавнем сне! И не этим ли свистящим шепотком они были произнесены?

– Да к тому же баба! – не унимался Круглок. Глядел на меня и едва не кривился от злости. Прости-прощай спокойный переход.

– Да к тому же мужняя жена. – Готова была тут же распроститься с жизнью, если Сивый не кривится правым уголком губ.

– Еще два дня! – проскрипел зубами купчина.

Ох, как не хотелось ему теперь держать нас на ладье, но еще менее хотелось возвращать дармовые деньги и уж тем более недосчитаться трех пар сильных рук из-за пустяка. Плюнул с досады под ноги и ушел на ладью. И тут Сивый, повернувшись, углядел меня.

– Что было ночью? – голос мой дрожал. О боги, кто же просил тебя, постылый муж, беречь меня? Кто?

Безрод долго молчал, отвернувшись к дальнокраю.

– Ласки захотелось одному дурню, тобою возгорелся.

– Без тебя управилась бы! – прошипела сквозь зубы.

Силой ражий меня не взял бы, но отчаянной злобой мог и убить. И пировала бы я нынче в Ратниковых палатах. Хотя и то вряд ли. Покалечить – покалечил бы, но убить…

Сивый только плечами пожал. Наверное, в одежду того ражего детины можно было запихнуть двоих Безродов, и еще место осталось бы. Кто же ты Сивый, кто? Ведь ничегошеньки о тебе не знаю! Пояса не носишь, значит, не вой, но если не вой, отчего при тебе меч? И еще. Чем больше гляжусь в синие глаза, тем сильнее кажется, будто уже с ними где-то встречалась. Не могла припомнить, где встречалась, но одно знала точно – мне не принесли радости эти глаза. И не принесут.