Азамат Козаев - Ледобой

На ладье все выглядывала ражего дурака и нашла того сидящим на носу. Не удержалась от злорадной ухмылки. Нос детины был свернут набок, глаза заплыли, и я многое дала бы за то, чтобы подглядеть тот удар. Случайность, решила тогда, ведь сама слыхала, как парни, свободные от стражи, собирались побаловаться хмельком. А много ли сноровки требуется, чтобы совладать с хмельным? Дунь – рассыплется. А Сивый все так же греб, только сидел теперь на месте ражего. Я села за его весло, рядом с Гарькой. Не до прочего нынче стало. Нужно выгребать побыстрее. Не ровен час наткнемся на лихих людей. Гребла, а спину мне колол холодный мужнин взгляд.

Будто сглазила. Заполдень родило море на дальнокрае ладью под парусом. Купчина, едва углядел тот корабль, так и полыхнул на меня глазами, дескать, несчастье принесла. Я отдарила взглядом не слабее. Судьбу даже на хромой козе не объедешь, понял, толстопузый? Неужели на прочих ладьях, что спокон веку гибли под натиском полуночных граппров, всякий раз оказывалась баба? Не уйти нам от полуночников. Это понял даже ражий детина, глядящий на мир вприщурку, и потащил из ножен меч. Мы трудили плечи, не разгибая спины, однако небеса будто бросали в паруса оттниров ветерок посильнее. Как если бы конюх прикармливал любимца сенцом посытнее, оставляя остальным лошадям сено поплоше.

Синий парус с узкими, продольными, белыми полосами тащил полуночный граппр прямо за нами. Прямо на нас. Сивый признал в них окелюндов, и я против воли изумленно уставилась на постылого мужа. Надо же, какие познания!

Быть рубке! Я, наверное, была единственной, кто вознес богам благодарность за эту встречу. Правда, сквозь зубы. Не хотела бесславно кончить свои дни на морском дне, брошенная в волны разъяренными парнями за злорадство. Надеялась дожить до сечи и с криком ярости отдать Ратнику свою несчастную душу, отобрав при этом парочку чужих. Будем биться!

Круглок мрачно приказал сушить весла. Пусть ладью тащит ветер, а сила рук нам еще ой как понадобится! Вои вставали со скамей и мрачно разбирали мечи. Мы уже слышали звон окелюндских клинков, их боевой рев, видели оттниров на бортах граппра в рогатых шлемах. Они поприветствуют нас крючьями на веревках, и станет сеча. Я прошла на корму. Бывала разок в ладейной схватке. В первой же схватке меня зажали на носу, однако на том же носу я и выжила. С тех пор полагаю для себя нос ладьи обережным местом, но теперь беречься не буду. Обнажила меч. Сейчас швырнут крючья, сцепят ладьи и начнется. Здравствуй, Ратник!

Полетели крючья. Круглок рявкнул, чтоб не рубили веревки. Драки все равно не избежать, так уж поскорее бы. Я молча кивнула. А он не из трусливых, наш толстенький купчина. Из любых рук выскользнет, круглобокий, словно колобок.

Сорвала горло с первым же ударом, которым разнесла голову окелюнда вместе с рогатым шлемом. Сама не ожидала, что стала настолько быстра. Думала о себе гораздо хуже. Оттниры хлынули на нашу ладью, как муравьи, и перед глазами зарябило от мелькающих мечей и секир. Окелюнды показались мне очень сильными, злыми и голодными до воинских удач после зимы. Их воевода мгновение озирался в поисках достойного противника, и я сама не поняла почему, бросился на… Безрода. Что стало дальше, уже не видела. Не жалея тела, пласталась меж мечами, била, рубила, секла. Меня рубили, били, секли. Не береглась. Подставляла грудь под мечи, но… Костлявая обходила меня стороной, точно не замечала. Одного, худощавого, я просто снесла грудью наземь и на тесовых досках зарезала. Второй мало не рассек меня пополам, но отчего-то замешкался, и мне как раз хватило того мгновения. Рассекла, как и вставала на ноги – снизу вверх, от бедра до самой шеи. И долго терла глаза. Брызнувшая кровь мгновенно залила лицо. Я, почитай, ослепла. Злая кровь так скоро бежала по жилам оттнира, что выпущенная на волю, оказалась проворнее меня. И пока я отирала лицо, да ревела, будто резаная корова, вокруг только свист стоял, и люди падали. И когда все же продрала глаза, кроме моих поверженных кто-то навалил еще столько же. Кто стал для меня живым оберегом и берег пуще глаза? Но не время было оглядываться. Удача повернулась лицом в нашу сторону. Хоть превосходили оттниры числом, хоть и были злее, а побили их мы. Да и нас порубили безжалостно. Едва четверть на ногах осталась. И вдруг я осела наземь, прямо в лужу крови. Разом силы оставили. Все отдала, даже на ногах устоять не получилось. Поплыло перед глазами. Не иначе мечом достали. Достали…

Не достали. Ничего серьезного. Так, мелкие, случайные порезы. Крови много, а толку мало. Я лежала на носу вместе с другими раненными. Нас осталось меньше, чем представлялось. И четверти не насчитаешь от вчерашнего. Хоть и болела голова, а все же удивилась. Мы были обречены. На ладье не было никого, кто не знал бы этого до сечи. Одного только не знали, сень богов нас прикрыла, или чем-то удаче приглянулись? Как бы там ни вышло, покромсали дружину вдвое злее и на треть больше. Что хочешь, то и думай. Здоровые предали павших воде, перетянули раненных, добили оттниров и пристегнули граппр за собой. У всех боль в глазах перебивало удивление. Ровно тени бродили по палубе и натыкались друг на друга изумленными взглядами. И только Сивый ходил спокойный, холодный, по обыкновению ухмылялся. Струйка крови змеилась по его лицу, по виску мимо глаза в бороду.

Перевязать меня Безрод не дал никому. Чтобы не мешала, легонько придавил коленом и ловко совлек кольчугу, и хоть шипела я чисто змея, он и бровью не повел. Впрочем, одним шипением дело не обошлось, зубы у меня, ох, какие острые! А когда изловчилась и плотно прихватила клыками дубленую Безродову шкуру, он перестал ухмыляться и замер, будто окаменел. Как перепуганная гадюка, остервенело грызла живую плоть, а Сивый холодно смотрел на меня и наливался грозовой серостью. Я насквозь прокусила руку постылого и вдоволь напилась его крови. Еще не прошла моя злость, а тело порывалось рубить, сечь, рвать. Я и рвала. Знаю, было очень больно, Сивый даже не дышал, под левым глазом задергалась жилка и все же не отдернул руку, словно от кусачей собачонки. О боги, как я не хотела принимать от ненавистного мужа даже гнилой тряпки! Будто сведенная с ума недавним смертоубийственным побоищем, терзала руку, несшую облегчение и захлебывалась кровью. Безрод холодно смотрел сверху вниз, в серых глазах скупо блестели злые непрошеные слезы, а под левым глазом бешено стучал живчик.

– Уйди! – хрипела я и булькала.

Если бы меня вот так рвали, сама не знаю, что сделала. Наверное, вцепилась бы во вражье горло. А Сивый только наклонился и прошипел:

– Дура! Лишу памяти, а раны все равно перевяжу!

Памяти лишит? Я опешила. Бить меня до беспамятства, чтобы меня же перевязать? Никогда про такое не слыхала. Могла бы – заскрипела зубами. Но не могла. Разжала зубы и отпрянула. Если бы постылый муженек огрел по уху за кровавые шутки, я бы не удивилась. Самой полегчало бы.