Сергей Шведов - Соколиная охота

Герард взял из рук подручного щипцы, в которых был зажат железный прут, раскаленный добела, и поднес его к груди Лихаря. В зале сразу же запахло паленым мясом. Одновременно отец Теодульф опустил крест в стоящую поодаль чашу со святой водой, а потом стряхнул с него капли на лицо жертвы. Оборотень всхлипнул и стал медленно подниматься.

Крик ужаса, вырвавшийся из сотен глоток, заглушил слова молитвы, которую торопливо читал отец Теодульф, медленно отступающий от стола. Граф Вьенский пытался удержать оборотня железным прутом. Бернард Септиманский оторопело наблюдал, как этот прут медленно входит в плоть Лихаря Урса, а огромные руки оборотня столь же медленно, но неотвратимо приближаются к горлу благородного Герарда. Бернард хотел было броситься на помощь старому знакомому, но его ноги приросли к каменному полу. В наступившей мертвой тишине вдруг отчетливо прозвучал предсмертный хрип графа Вьенского и полный ужаса вопль отца Теодульфа: «Господи, помилуй!»

А далее начался ад кромешный. Графу Септиманскому показалось, что земля разверзлась под его ногами, а из образовавшегося провала хлынули в замок сотни бесов, столь опрометчиво вызванных на кровавый пир отцом Теодульфом. Объятые ужасом мечники не сумели оказать достойного сопротивления нападающим, и напрасно граф Гонселин Анжерский кричал, потрясая мечом, что это всего лишь ряженые варяги. Мечники, объятые паникой, его не слышали и падали один за другим под ударами нечистой силы. Упал и граф Анжерский, перерубленный почти надвое ударом секиры, которой размахивал рогатый бес с чудовищной личиной на месте человеческого лица.

Бернард Септиманский уцелел чудом, точнее, его спас отец Теодульф, знавший, видимо, замок Баракс как свои пять пальцев. Вместе они выскользнули из залитого кровью зала через потайную дверь и затаились в небольшом помещении, тесном даже для двоих далеко не толстых людей. Здесь было нестерпимо душно, но граф Бернард готов был мириться с любыми неудобствами, только бы не оказаться вновь лицом к лицу с нечистой силой. Сколько продолжалось их добровольное заточение, граф Септиманский не знал, от недостатка воздуха он почти потерял сознание. Отец Теодульф шептал что-то, видимо, молитвы, едва ли не в самое ухо Бернарда, но тот не различал слов. Главным для него сейчас было не шевелиться и по возможности даже не дышать, дабы не привлечь к себе внимание нечистой силы, пустившейся в кровавый загул в донжоне замка Баракс.

Между тем шум за стеной, кажется, стих. Бернард хоть и не сразу, но осознал это. Похоже, черный пир в старом замке завершился и незваные гости покинули его. Бернард шепнул об этом отцу Теодульфу, священник, оплошавший в битве с бесами, не сразу поверил графу, но после долгих споров и препирательств, отнявших у обоих остатки сил, они все-таки рискнули выскользнуть из своего спасительного убежища.

Факелы и светильники в зале погасли, да в них, собственно, не было нужды, ибо рассвет уже наступил и солнечные лучи без стеснения проникали в зал через узкие оконца, похожие на бойницы. Бернард с содроганием глянул в мертвое почерневшее лицо графа Вьенского. Вылезшие из орбит глаза Герарда заставили его отшатнуться. При этом он едва не наступил на Гонселина Анжерского, плавающего в луже собственной крови. Из ста пятидесяти мечников графа Вьенского, находившихся в донжоне старого замка Баракс, видимо, не уцелел никто. Во всяком случае, на несмелый зов Бернарда Септиманского с готовностью откликнулось только эхо.

– А где Тинберга? – спросил граф у отца Теодульфа, спускающегося со второго этажа по деревянной скрипучей лестнице.

– Они увели несчастную с собой, – тихо отозвался священник. – Гореть ей теперь в аду веки вечные.

Граф Септиманский далеко не был уверен в том, что участь дочери графа Герарда Вьенского столь уж безысходна. Вместе с солнечными лучами к нему вернулась и способность здраво оценивать обстановку. Дабы окончательно прочистить мозги, он залпом осушил оловянную кружку, наполненную виноградным вином. Вино помогло Бернарду обрести себя. Теперь он уже почти не сомневался в том, что на старый замок напал Воислав Рерик. Вот только проник он сюда не через главные ворота, а подземным ходом. И этим же ходом ушел из расставленной для него ловушки. А Эд Орлеанский и Роберт Турский, сидевшие в засаде, прозевали этот неожиданный маневр своего врага. Теперь они наверняка чешут затылки, силясь понять, почему в эту ночь все случилось совсем не так, как задумывалось.

А вот Бернард, кажется, это понял и готов был поделиться своими соображениями с соратниками по заговору, поскольку это, кажется, их шаги звучали на лестнице. Однако в зал вошел Раймон Рюэрг. При виде графа Бернарда он удивленно вскинул правую бровь и чуть заметно поморщился. Конечно, граф Септиманский и не ждал от Раймона ликования по поводу собственного чудесного спасения, но явное недружелюбие, читающееся в глазах новоиспеченного графа Лиможского, сильно его озаботило. Бернарду вдруг пришло в голову, что его смерть на холодных плитах замка Баракс устроила бы Раймона Рюэрга в большей степени, чем его присутствие в свите короля Карла. Уж слишком много знал об этом человеке Бернард Септиманский. Так много, что в сложившейся ситуации он представлял для графа Лиможского очень серьезную угрозу, особенно если Воислав Рерик остался жив, в чем у графа Септиманского не было практически никаких сомнений.

– Он жив, – мрачно кивнул Раймон Рюэрг, угадавший мысли Бернарда.

– А сеньоры Орлеанский и Турский?

– Им тоже повезло в эту ночь, – сухо ответил Раймон.

Это следовало понимать так, что графу Септиманскому не повезло, если не ночью, то сегодня утром. Рука Раймона Рюэрга потянулась к мечу, и Бернард вдруг понял, что настал его смертный час. Капитан Рюэрг был почти на двадцать лет моложе его и гораздо сильнее. Даже если бы Бернарду удалось добраться до своего меча, лежавшего на залитом кровью столе, то шансов на спасение у него все равно не было. Раймон в любой момент мог позвать на помощь мечников и решить исход и без того неравного поединка в свою пользу. Правда, в зале находился священник, отец Теодульф, но вряд граф Лиможский пощадит свидетеля.

– Я буду молчать, – тихо сказал граф Септиманский, отлично понимая, что Раймон ему не поверит.

– Да, – мрачно кивнул головой Рюэрг. – Ты будешь молчать, Бернард. Мертвые не разговаривают. Оставаясь живым, ты представляешь угрозу не только для меня, но и для короля Карла и для императрицы Юдифи.

– Пятьдесят тысяч денариев, – предложил Септиманский, не потерявший головы даже в критической ситуации.

Рука Раймона Рюэрга, потянувшаяся было к мечу, остановилась на полпути. В его синих холодных глазах вспыхнул неподдельный интерес. Граф Лиможский был беден, настолько беден, что вряд ли смог бы с достоинством нести удачу, выпавшую на его долю. А деньги могли бы укрепить его положение в свите короля. Граф Септиманский знал, кому и что предлагает. За пятьдесят тысяч денариев Раймон Рюэрг мог набрать большую дружину, соответствующую его новому званию и месту в королевской свите, не говоря уже о том, что за эти деньги он мог купить себе поддержку многих влиятельных людей.