Джоэл Розенберг - Путь к Эвенору

Черт! Я помнил Баста худым мелким парнишкой.

Конь Джейсона взыграл, когда он подогнал его к моему.

— Что будем делать?

— Прямо сейчас — ничего, — сказал я. — Вообще ничего, пока мы с Ахирой не скажем. Если мы скажем. Ясно?

Лицо его побелело, но он кивнул.

Я всегда старался одновременно и сохранять чувство меры, иметь его — с тех самых пор, как мы с Джеймсом Майклом и Карлом посещали вводный курс философии.

Учить этике можно разными способами. Профессор Альперсон выбрал сложный.

— Итак, — говорил он, — возьмем классическую этическую проблему. В некотором городе, в некий день и час, вы идете вдоль железнодорожных путей. Вы слышите гудок приближающегося поезда.

И в то же время вы видите впереди двоих, застрявших на рельсах. Один из них — старик. Вы знаете, что он — человек добрый и честный; второй — юноша, и вам известно, что он — негодяй, каких мало. У вас время спасти только одного. Что вы станете делать, и имеет ли значение, что именно вы сделаете?

Какое-то время мы бились над этим вопросом. Я, конечно, стал оспаривать заданные параметры — никогда не принимал условия как незыблемые, но профессор держался твердо. Нет, у них нет способа самим освободиться, нет, поезд не остановится, да, мне это известно точно, а эпистемологию обсудим как-нибудь в другой раз.

Джеймс Майкл заявил, что через сто лет они оба все равно умрут, так имеет ли смысл спасать сейчас хоть кого-то? К этому ведет профессор?

Альперсон пожал плечами:

— Может быть. А может, я ни к чему не веду. Карл отнесся к проблеме серьезно.

— Надо спасать одного, — сказал он. — Не важно кого. Спасать старика, потому что он добродетелен, а добродетель достойна уважения, или спасать юношу, потому что, каким бы поганцем он ни был, он имеет право вырасти, но кого-то из них спасать необходимо.

Альперсон улыбнулся:

— А что, если я скажу, что это день 6 августа 1945 года, что город называется Хиросима, и через две минуты па голову вам троим упадет бомба? Это что-нибудь меняет?

Карл покачал головой.

— Разумеется, нет, — сказал он.

Улыбка Альперсона стала еще шире.

— Отлично. Это не значит, что я согласен, — но отлично. Вы заняли определенную позицию. Теперь — защищайте ее.

Остаток дня у нас ушел на то, чтобы свести все воедино, но местные и сами еще обсуждали случившееся, так что любопытство приезжих вряд ли показалось бы им... гм... любопытным.

Произошло убийство — не в самом Брэ, но в пределах владений правителя Даэрана.

А в самом городе работала — по договору — команда инженеров: строила стеклодувную фабрику. Консервирование рыбы в глазурованных глиняных горшках — один из способов сохранить избыток улова. Хотя перепеченная и пересоленная рыба в рассоле из запечатанного кувшина — не то, о чем бы лично я мечтал в черный день, для многих жителей внутренних областей это было желанное, хоть и дорогое лакомство и отличная добавка к почти безбелковой диете, состоящей в основном из лука и хлеба.

Но закатывать по-настоящему — в стекло — было бы куда лучше: безопаснее, быстрее, да и дешевле. Лу Рикетти давно добивался производства хорошего стекла, и берег Киррика оказался весьма удачным местом для фабрики. А потому он послал команду инженеров под руководством Баста, одного из своих главных помощников, на разведку и переговоры. Баст был славный парень — я его помнил худосочным пареньком, которому всегда доставалась лишняя смена на часах.

Новая идея Лу — брать подряды на нашу работу.

Не такая уж и гениальная, как оказалось.

Сейчас рабы на фермах стали редкостью, а лошади и быки попадаются все чаще. Из окружающих Брэ хуторов, хозяев которых связывала с правителем Даэраном вассальная клятва, большинство — более зажиточные — обрабатывали свои земли с помощью многочисленных домочадцев, лошадей и волов, и лишь на нескольких, победнее, было по одному рабу.

На одном таком хуторке жили старик по имени Хенерен, его бездетная жена и престарелый раб Венред. К ним заехал бродячий кузнец; он побывал уже на нескольких фермах в округе — ковал лошадей.

Он быстренько убил Хенерена и его жену, объявил Венреду, что тот отныне свободен, и, оставив старого раба одного, укатил по направлению к городу.

Венред выждал день, а потом тоже отправился в город — пешком. У него ушло на это несколько дней — он не уходил с хутора тридцать лет и попросту заблудился. Но о долге перед своим хозяином он помнил — и доложил об убийстве городской страже...

...через день после того, как Баста видели, когда он договаривался с судовладельцем о проезде бродячего кузнеца. В день, когда утром уплыл Микин.

Двумя днями раньше, чем стражник вернулся в город, официально засвидетельствовав преступление.

Вполне естественно, что Баст и его спутники помогли воину Приюта, пусть даже он и скрывался под личиной бродячего кузнеца. Им-то ничего не стоило его узнать.

Точно так же естественно, что правитель Даэран обвинил Баста и его людей в заговоре с целью убийства своих подданных и обрек их на жару днем и холод ночью, давая им только лишь воду — пока они не умрут от голода и холода или жары.

Какие все милые люди!

— Почти полночь, — сказал Ахира. — Стража может смениться в любой момент.

Мой час. Как бы много ни было информации, дополнительная ее порция всегда пригодится — если вы понимаете, о чем я.

Мы занимали подозрительно богатые — и столь же подозрительно безопасные — апартаменты на третьем этаже гостиницы. Единственный вход и два балкона, ни до одного из которых не добраться с земли. С крыши, пожалуй, этого тоже не сделать — нависающий козырек мешал просто спрыгнуть с нее на балкон.

Мне ничто не мешало сползти по стене дома на площадь внизу — разве что случайный прохожий заметит.

Но за освещением в этом городишке следили так себе, два уличных светильника не горели, и местные жители не очень давили на стражу, чтобы их зажгли.

Вполне подходящий сумрак для таких, как я.

Выйти из главной двери? Можно, конечно, — но когда задумываешь надувательство, всегда лучше иметь возможность сказать потом, что был в другом месте.

Да, это я — Уолтер Словотский, надувала.

Я по-турецки сидел на полу, Андреа стояла позади и сильными пальцами массировала мне плечи. Я мог отказаться от массажа, предложенного красивой женщиной, но редко отказывал профессионалам, и никогда — если профессионалом оказывалась красивая женщина.