Грегори Магвайр - Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз

— Если натравливание оживших рогов на опоздавших студентов считается цивилизацией, то он, наверное, мечтает вернуться к своим диким соплеменникам, — отозвалась Эльфаба с другой стороны от Бока.

— Зачем, интересно, он так раскрашивается? — продолжал разглагольствовать Эврик. — Только лишнее внимание к себе привлекает. А кожа! Что за дерьмовый цвет!

— Что за дерьмовые слова!

— Ну хватит вам, — сказал Бок. — Успокойтесь.

— Ах да, я забыл, — не отступал Эврик. — Кожа — твое больное место.

— Вот только не надо меня сюда втягивать. Ты портишь мне пищеварение хуже гороха на завтрак.

— Я сейчас от вас отсяду, — пригрозил Бок, но тут вошел профессор Никидик. Все встали в привычном приветствии, потом шумно, все еще перешептываясь, опустились на места.

Несколько минут Эльфаба тянула руку, чтобы привлечь внимание лектора, но тот, не замечая ее, тянул о чем-то своем. Отчаявшись, Эльфаба повернулась к Боку.

— После перерыва сяду поближе.

Закончив свое монотонное введение, профессор попросил студента открыть ту самую дверь сбоку от трибуны, через которую на прошлой неделе так неудачно вошел Фьеро. Ассистент вкатил в зал столик, на котором сжался испуганный львенок. Его хвост, маленький бежевый хлыстик, нервно подрагивал, лопатки ходили под кожей. Львенок вертел голой, безгривой головой, словно оценивая угрозу, потом раскрыл пасть и затравленно мяукнул. По залу пронесся вздох умиления.

— Почти что котенок, — сказал профессор Никидик. — Я хотел назвать его Мррр, но он больше трясется, чем мурлычет, поэтому я зову его Бррр.

Львенок опасливо покосился на профессора и отполз в Дальний угол тележки.

— Вопрос нашей сегодняшней лекции таков: учитывая повышенный интерес профессора Дилламонда к проблеме бу-бу-бу. Кто может сказать, зверь этот львенок или Зверь?

Эльфаба не стала дожидаться, когда ее заметят. Она поднялась и громко сказала:

— Ответить может его мать. Где она?

По залу прокатился рокот изумления.

— Я вижу, что попался на неточной формулировке вопроса, — радостно отозвался Никидик. Теперь он говорил громче, как будто впервые осознал, что в зале есть последние ряды. — Похвально, мисс, похвально. Попробую спросить иначе. Готов ли кто-нибудь высказать обоснованное предположение относительно природы этого экспоната? Перед нами очень юное животное, в том нежном возрасте, когда ни один из его собратьев еще не способен разговаривать, даже если такая способность в нем заложена. Итак, до появления языка — вернее, до его развития, — можно ли определить, зверь это или Зверь?

— Простите, профессор, — снова подала голос Эльфаба. — Но вы не ответили на мой вопрос. Львенок совсем маленький. Где его мать? Почему его разлучили с ней в столь раннем возрасте? Он ведь даже не может сам есть.

— Ваши вопросы не имеют ни малейшего отношения к научной проблеме, — ответил Никидик. — Ноя понимаю: в ваши годы сердце берет верх над разумом. Его мать, скажем так, безвременно скончалась. Давайте ради интереса предположим, что невозможно было сказать, львица она или Львица. В конце концов, сейчас многие недовольные Звери возвращаются в дикую природу.

Эльфаба села, не зная, что ответить.

— Нехорошо это, — сказала она Боку с Эвриком. — Принести на лекцию такого маленького львенка. Он же напуган до смерти. Вон как дрожит. А ведь здесь тепло.

Студенты начали высказываться, но профессор отметал все доводы. Выходило, что в отсутствие речи и других признаков разумной деятельности на столь ранних стадиях развития львенка невозможно было уверенно отнести ни к зверям, ни к Зверям.

— Отсюда следуют политические выводы, — громко сказала Эльфаба. — Я думала, у нас урок биологии, а не политинформация.

Бок и Эврик зашикали на нее. Эльфаба и так уже приобретала репутацию скандалистки.

Профессор еще долго продолжал свои рассуждения, хотя все уже поняли, что он пытался доказать. Наконец Никидик перешел к следующему вопросу.

— Ну а как вы думаете, если бы мы могли разрушить ту часть, которая отвечает за речь, смогли бы мы устранить разум а вместе с ним осознание боли? Предварительные опыты на данном экспонате уже дают интересные результаты.

Он взял в одну руку шприц, в другую — резиновый молоточек. Львенок выгнулся дугой, попятился, упал с тележки и метнулся к двери, закрытой, как и тогда, с рогами.

Зал за вол но вал ся. Тут уже не только Эльфаба — другие тоже повскакивали с мест и кричали лектору: «Разрушить мозг?! Устранить боль?! Да вы с ума сошли! Мало ему мучений?! Вы посмотрите, какой он крохотный! Какой испуганный!»

Профессор опешил, потом воинственно взмахнул молоточком.

— Это что еще за хулиганство? Немедленно прекратить! За своими дикими эмоциями вы не видите красоты научного эксперимента! Верните экспонат! Верните сюда немедленно! Девушки, я кому говорю? Я рассержусь!

Но те подхватили львенка и выскочили с ним наружу. Зал гудел. Профессор Никидик демонстративно вышел следом.

— Так я и не задала Глиндин вопрос про магию и науку, — нетвердым голосом сказала Эльфаба. — Не пойми чем сегодня занимались.

— Ты из-за львенка расстроилась? — Бок был тронут. — На тебе аж лица нет. Давай плюнем на все и пойдем пить чай на Вокзальную площадь. Как прежде, а?

В любой компании случайных приятелей есть золотое время, когда робость и недоверие уже проходят, а разочарование и неприязнь еще не наступили. Вот и теперь Боку казалось, что его летнее увлечение Галиндой было прелюдией к замечательной дружбе.

Юношам запрещалось посещать Крейг-холл, а девушкам — все мужские колледжи. Однако теперь во время лекций делались исключения, а центр города стал естественным дополнением аудиторий. После занятий и на выходных ребята встречались в парке возле канала за бутылкой вина или в кафе за чашкой чая, в студенческих барах или просто на улицах города, где гуляли, обсуждая достоинства местной архитектуры или высмеивая странности преподавателей. Бок и Эврик, Кроп и Тиббет, Эльфаба и Нессароза (и конечно, няня), Глинда, иногда с Фэнни, Шень-Шень и Милой. Кроп привел в их кружок Фьеро, после чего Тиббет с неделю на дулся на друга, пока Фьеро не упомянул в своей обычной вежливой манере: «О да, я женат. Мы, винки, рано женимся». Изумленные собеседники почувствовали себя совсем еще детьми.

Нет, конечно, Эльфаба и Эврик постоянно осыпали друг-друга колкостями, Нессароза надоедала своими нравоучениями, а Кропа и Тиббета не раз скидывали в канал за сальные замечания — но их дружбе это не мешаю. Неожиданно оказалось, что страсть Бока к Глинде угасла. Он любил наивную, самовлюбленную кокетку, проще говоря, Галинду, а она вдруг повзрослела и превратилась в Глинду. В кого-то другого и непонятного, кого любить он уже не мог. Зато с кем теперь мог дружить.