Маргит Сандему - Ангел с черными крыльями

Обидевшись, в крайне дурном настроении она легла спать. Какие же сны она видела этой ночью?

Она с криком проснулась. Но вспомнить ничего не могла. Казалось, что «тот самый» доволен ею.

И поэтому она так испугалась?

Потом ей приснился сон, что она гуляет в лесу. Ей хотелось поупражняться там на флейте, чтобы никому не мешать. Исправную флейту она давно уже не брала в руки. Такая игра больше не привлекала ее. Теперь ее амбиции возбуждала испорченная флейта. Ей хотелось научиться на ней играть, как бы трудно это не было.

Такой фанатически глупой могла быть только Тула!

Сны ее снова изменили свой характер. Утром она ничего не помнила, но у нее оставалось впечатление чего-то настойчиво взывающего к ней. Кто-то, чей образ стирался из ее памяти, обращался к ней то вкрадчиво, то с угрозой. И когда она поняла, что «тот самый» теперь доволен ею, она почувствовала настоящий триумф; когда же он был недоволен ею, ей казалось, что весь мир настроен против нее, у нее даже начинались колики в животе.

И беспрестанно, день и ночь, ее преследовало нетерпеливое беспокойство. Прошла осень, наступила зима. Если было очень холодно, она отправлялась на сеновал и там упражнялась в игре на флейте.

Она изменилась. Стала чаще бывать одна, не обращала внимания на окружающих, словно ничто ее не касалось. С большим трудом ей удавалось иметь нормальный вид, чтобы родители ни о чем не подозревали. И при первой же возможности она убегала в лес и упражнялась там на флейте.

У нее появилось новое ощущение. Ей казалось, будто она все время к чему-то прислушивается, сама не зная к чему. Словно весь мир затаил дыханье. У нее появилось чувство самоудовлетворения, но почему это произошло, она не знала.

Временами ей становилось страшно. Она замечала в самой себе медленное, неумолимое перевоплощение, неотступно совершающееся с ней, но она не понимала, что с ней происходит!

Ее спасали упражнения на флейте. В те часы, когда она упражнялась на своем неподатливом инструменте, ей удавалось забыть страх, полностью отдаваясь игре. Она стала заметно продвигаться вперед. Коротенькие кусочки мелодий, отдельные фрагменты, которые ей удавалось извлечь из колдовской флейты, становились все чище и чище. И тогда она испытывала чувство удовлетворения. Все сразу становилось на свои места. И это не было хвастовством перед собой, она видела результат своих усилий.

Это было удивительное чувство!

Но вот настал день, когда Гунилла решила поговорить со своим мужем.

В глазах ее затаилось глубокое беспокойство, когда она сказала ему:

— Неужели мы упустили нашу девочку, Эрланд? Он сразу понял, что она имеет в виду.

— Она стала такой странной, — сказал он. — Мне кажется, она совершенно не обращает внимания на нас.

Протянув над столом руку, Гунилла тревожно коснулась его ладони.

— Ты видел ее вчера? — сказала она. — Какой триумф был написан на ее лице! Мне кажется… Мне кажется, она плохо выглядит. Наша маленькая Тула!

Голос ее стал хриплым. Эрланд не знал, что на это сказать. Он был встревожен не меньше. Девочка явно избегала всех, едва удостаивая ответом тех, кто заговаривал с ней. То она казалась усталой и разочарованной, то на лице читались триумф и самодовольство.

— Видишь ли, она переживает трудный возраст… — осторожно заметил он.

— Да, в самом деле. Эрланд, что же нам делать? Я помню, что когда мне было столько же лет, сколько ей, мне так было трудно обращаться к маме Эббе со своими проблемами. Ты ведь знаешь, она не тот человек, с которым можно поговорить. И мы с тобой такие же невежды, как и она. Маленькой Туле некому довериться. Ну что мы можем ответить ей, когда она начнет задавать нам вопросы? Не окажется ли это для нас слишком трудно? Что мы можем дать ей?

— Любовь, — ответил Эрланд.

— Это верно. Но я не могу подойти к ней и спросить: что тебя мучает, Тула? А ты?

— Да, мы на это не способны, Гунилла. Так что нам остается просто ждать.

Так они сидели за столом, молча взяв друг друга за руки, и сердца их тревожно бились за их любимую дочь.

Тула упражнялась. У нее было потайное место в лесу, куда она уходила, когда ее охватывало кошмарное беспокойство. Она знала, что только игра на флейте может успокоить ее и вернуть в нормальное состояние.

Зима была мягкой, так что она проводила много времени вне дома. На холмах не было ни снега, ни инея, одни лишь опавшие листья брусники.

Ей показалось, что она разобралась в сложной последовательности дырочек, у нее начало получаться что-то вроде мелодии. Если бы Тула жила сто лет назад, само понятие атональной музыки вызвало бы у нее недоумение. Но ее флейта имела еще более запутанное устройство: она была настолько дисгармоничной, что здесь вообще невозможно было говорить ни о какой музыке.

Тем не менее ей казалось, что кое-что у нее получается.

Она нашла в этой флейте главный элемент. Последовательность полутонов и четвертей тонов звучала, конечно, невыносимо, но теперь ей, по крайней мере, было от чего оттолкнуться. Собственно говоря, в ее распоряжении было всего пять звуков. Один из них был фальшивым, насколько она могла определить это на слух, поэтому ей хотелось найти точный звук…

Она повторяла кусочек мелодии снова и снова. Ругалась и плакала, думала, что нашла тот самый звук, но тут же отчаивалась… В конце концов она отшвырнула в сторону флейту — но тут же подняла ее — а потом решила сделать последнюю безнадежную попытку.

Она вскинула голову.

Что это было?

Что-то послышалось ей… Безжизненное мировое пространство… Оттуда донесся какой-то звук…

Крик?

Нет, разумеется, нет. Ответ?

Тоже нет.

Эхо! Да, скорее всего, эхо. Эхо, принесенное ветром.

Эх, какие только глупости не приходят ей в голову!

Она вздрогнула. По лесу шли двое человек. Увидев ее, они направились к ней.

Неужели даже в лесу нельзя побыть одной?

Оба они были очень красиво одеты, мужчина и женщина, хотя и не слишком современно. Скорее всего, их одежда не относилась ни к какому времени. Оба были необычайно красивы. Им было около тридцати, возможно, меньше. Мужчина был темноволос, как южанин, женщина была рыжеволосой, с очень выразительным лицом. Тула была в замешательстве. Они брат и сестра? Цвет кожи и волос разный, но глаза…

Глаза у них были поразительно одинаковыми, одного и того же янтарного цвета, и цвет этот был настолько необычен, что вряд ли в двух разных семьях могли появиться такие дети.

Не успела она додумать свою мысль до конца, как женщина первая заговорила с ней.

— Тебе привет от твоих родителей, Тула. Они хотят, чтобы ты немедленно возвращалась домой.

Тула почувствовала раздражение, что бывало с ней всегда, когда кто-то нарушал ее досуг.