Артем Лунин - Время жестоких чудес

– Чернолистник. – Он выплюнул попавшую на язык травинку. – Ох, если я узнаю, кто у нас так шутить горазд…

Лина моргнула, отвела взгляд.

– Полесовские весельчаки всех так встречают, – нарочито беспечно сказала она. – Пойди переодень штаны…

Утро выдалось туманным, благословляя хмарь, Алек кружными путями добрался к дому родичей приемной матери, переоделся. Опоясался боевым ремнем – с большой железной пряжкой, шитым костью и власом, приладил кобуру с железным громобоем, который пожаловал ему Проди, проверил рожок с порохом и мешочек с пулями. В имперской Школе Алеку не приходилось стрелять из громобоев, став войем, пришлось обучиться. Нехитрая премудрость – прицелиться, создать огонь внутри железной трубки, и вспыхнувший порох мечет железную горошину.

Громобой отбрасывал в Живу темную тень. Из этого оружия можно стрелять прицельно только на небольших расстояниях, но выстрел из него почти безусловен, то есть наверняка приведет к ранению или смерти. От стрелы даже с близкого расстояния можно уклониться или поймать. Пока не сложены легенды о войе, поймавшем «зернь смерти». Уклониться, правда, можно…

Каждый знал свое место на стенах. Полесье было готово и к обороне, и к отступлению. Большой Круг до сих пор не решил, что будут делать воличи.

Несколько удачно проведенных налетов поставили точку в спорах, могут ли обороняться воличи от закаленной в боях армии белых. Но если Карриона бросит сюда большие силы, остается только удирать. Воличам придется несладко.

Отгоняя тревожные мысли, Алек шел тропой к заводи. Все просто. Думать – не моя забота. Я буду стараться изо всех сил, чтобы вот этим мальчишкам и девчонкам, чьи веселые голоса слышатся на реке, жилось лучше, чем мне.

Он по широкой дуге обогнул голоса и нашел себе тихую заводь. Все-таки некоторые обычаи воличей…

Купание подняло настроение. Алек невольно вспомнил Лину, какой она была в ручье. Он улыбнулся…

Раздался отчаянный крик.

Алек огляделся и увидел, что кто-то недалеко испытывает страшную боль. За кустами встревоженно переговаривались купальщики. Снова раздался пронзительный девичий крик.

– Грива!

Слово ничего не сказало Алеку, но Жива принесла эхо чужой боли, словно левую руку до локтя сунул в кипяток, нет, в кипящее масло. Бедро тоже полоснуло огнем.

Он побежал на эхо боли. Люди выскакивали на сушу, бежали голышом, но у каждого второго в руке был нож. А у каждого первого – меч.

Алек понял, что тоже сжимает рукоять сабера, хотя не помнил, когда меч оказался в руке. Все смотрели в одну сторону, юноша прикрыл рукой глаза от солнца…

По течению простирались длинные спутанные пряди разноцветных волос, словно под водой близко плыли две девушки. Алек заморгал, помотал головой, он видел свет лишь одного человека, пылающий ослепительной болью.

Вынесло на перекат…

Молодой вой увидел, и его седые волосы зашевелились на затылке.

Девушка ударилась о камень и пенные бурунчики скрыли нагое тело, мелькнула белая рука, оплетенная рыжиной. Течение дернуло огромную огненную медузу, но не смогло оторвать от жертвы, все больше смертоносных нитей касались ее.

Те, кого надо защищать…

Алек отбросил меч, сиганул с обрыва и только в воздухе подумал, что прыгать в перекат – не самая удачная идея. Он ударился о камни, перед глазами завертелись десятки огненных медуз. Скользя и раня руки и ноги по камням, он добрался до медузы и ее жертвы. Не думая, погрузил руки в сплетение красных волос…

Боль была такая, что он чуть не потерял сознание. Оглох от вопля, это ж какую боль надо причинить человеку, чтобы он так орал? Только когда в легких кончился воздух, а в горле что-то порвалось, Алек понял, что кричит он сам.

Яд медузы убивает за сто ударов сердца…

Ты!.. Тварь!..

Гнев оказался сильнее боли. Студенистое тело у него на ладонях вскипело, взорвалось ошметками мгновенно сгорающей плоти.

Было холодно и темно. Он словно через туман видел мутные силуэты, слышал как сквозь вату глухие рокочущие голоса, но там, в изнанке мира, ярко сияло направленное на них внимание, теплые мысли щедро делились силой жизни с двумя готовыми уйти душами.

Люди спешили к ним.

Алек последним усилием отправил себя глубоко в Живу, насилуя, замедлял бешено колотящееся сердце, оглушая нервы, пережимал сосуды, запрещая яду распространяться. Он смутно почувствовал, как его колени ударились о горячие камни, и сообразил запоздало, что туман ему не причудился. Поле битвы с огненной медузой заволокло паром мгновенно испарившейся со всего переката воды.

Тут с камнями повстречался его лоб, и реальный мир надолго перестал интересовать Александра…

Привет…

Кто?..

Я…

Кто ты?

Здесь нет имен.

Девушка парила в бесконечной синеве, ее прозрачное тело сияло Светом, за исключением левой руки и бедра. Они источали тревожную красную боль.

Ты в порядке?

Она глубже скользнула в Живу, осторожно тронула устремленные в будущее вероятности. Некоторое время рассматривала их, потом вернулась в этот момент.

Ожоги пройдут без последствий. Спасибо тебе.

Где мы?

Здесь нет названий. Просто – изнанка реальности. Берег реки жизни.

Девичий силуэт беззвучно скользил в Живе. Он двинулся следом – к выходу.

И снова была боль.

Мне это уже надоело, подумал он, сворачивая свою боль в тугой клубок и запрятывая в дальний уголок сознания. Пробежался мыслью по своему телу, бесстрастно, словно хеттман, устроивший смотр войским отрядам.

Основные функции не нарушены, отметил холодно. Через неделю смогу держать меч, а сие главное.

Надо же, я и думаю, как вой древности.

Ну и пусть.

Он смотрел в Живу, пока не нашел там ее, их души соприкоснулись в изнанке мира, а в реальности встретились их руки.

Спасибо ты спас

Каждый бы так поступил

Не у каждого бы получилось ты ненормальный как наши древние войи

Совпадение мыслей настолько потрясло его, что он выпал в реальность.

Это – теплое касание пальцев.

Это – запах лекарственных трав и боли. Травный дом?

Алек открыл глаза, проморгался.

Это – потолок. Подвешенные пучки лекарственных трав, косые окна…

Это – стена. Резные доски, полки со склянками. Ну да, точно травный дом.

Это – стоящая у стены кровать.

Это – девушка в бинтах на кровати, бледное, без кровинки, лицо, на котором живут синие глаза.

Синие-синие.

– О, – сказал Алек, – это ты.

– Это я. – Криста улыбнулась криво. Словно ей опять было больно улыбаться. – Жалеешь, что спас меня?

– Чего?! – возмутился Алек.

Криста касалась здоровой рукой его руки над локтем. От плеча до локтя ему было приятно. Предплечье было залито болью. Ладонь горела, словно он размешивал рукой кислоту. Правая была еще хуже, ему казалось, что руки у него больше ног, огромные, горячие, источающие дергающую боль там, куда не достали уколы экстракта покой-травы.