Наталья Михайлова - Королевство белок

Ирица настороженно сверкнула зелеными глазами, когда он шагнул к ее мужу.

…Снег на улицах присыпал тела убитых, но запах разложения стоял над городом. Похоронить в мерзлой земле или сжечь всех мертвецов было невозможно. Зоран, Хассем и ребята Снодрека очистили от трупов только замок, сад и ближайшие улицы.

Зима перевалила за середину. Зорану нездоровилось. В груди у него что-то хрипело, и от внезапных долгих приступов кашля он хватался за стену, чтобы не упасть. Илла поила его горячим, и Зоран покорно пил из кружки кипяток, даже если его нечем было заварить. Он уверял, что выздоравливает, но шрам у него на груди воспалился. Илла, прежде бойкая и веселая, стала грубой и резкой.

Энкино отгородился от всех неприступной стеной и только твердил, что это «мертвый город» и что надо уходить. Хассем тоже замкнулся. Ирица знала свойство каждой травы, она предупредила: «У дикого корня нет своей силы, он не дает тебе ничего, ты просто быстрее тратишь собственную жизнь». Хассем виновато признался: ему очень плохо по утрам, так плохо, что, если без корня, то легче руки на себя наложить. «Кому будет польза, если я сейчас свалюсь с ног?» — как бы оправдываясь, добавил он.

Ирица, занимаясь убогим хозяйством замка, часто подходила к Бересту, по-прежнему сидевшему в углу большой залы. Иногда она брала его ладонь: знакомая, тяжелая ладонь бессильно лежала в ее руках. Берест не узнавал Ирицу и смотрел мимо.

— Так плохо никогда не было, даже в плену, — призналась как-то она Хассему.

Во дворе замка ветер мел снежное крошево. Илла в разношенных мужских сапогах выплеснула помои. Стоять во дворе Иллесии было холодно, но назад, в неуютные покои замка, возвращаться не хотелось. Зал, в котором они наспех устроили себе жилье, был гулким и мрачным. Сквозь выбитые окна наметало снега. Зоран и Снодрек заделали их: забили оконные проемы и завесили тканью. Стало темно.

Илла услышала, как кто-то подошел и встал за ее спиной. По привычке дернулась, готовая защищаться. Но это был Энкино. Кутаясь в плащ, он стоял и смотрел на вечернее небо.

— Опять звезд не видно, — пробормотал он.

— С ума все посходили! — процедила Илла сквозь зубы. — Чего ты-то маешься все, братец? На что тебе звезды?

— Проклятое место, — ровно сказал Энкино. — Надо уходить. Сразу надо было уйти, с войсками.

Резкость и вспыльчивость Иллы уже никого не удивляла: все привыкли.

— Куда? — бросила Иллесия. — Как, по-твоему, Ирица Береста поведет? Он хуже ребенка малого, ничего не видит и не соображает. Милостыню просить?

Энкино не ответил.

«Вот тебе и воля», — думала Илла.

Вернувшись в зал и поставив в угол ведро, Илла поискала взглядом Зорана. Тот с шилом в руках чинил разинувшие рот сапоги. Кот подбежал к ногам Иллы и стал тереться о них.

Ирица варила похлебку. В кладовой нашлась крупа, наемники не позарились на нее и не тронули той добычи, что объявил своей Зоран. Не отходя от котла, лесовица то и дело поглядывала в сторону ларя, на котором сидел Берест. Сейчас рядом с ним был Хассем. Целыми сутками Хассем был чем-нибудь занят и, казалось, совсем не ложился спать. На ходу он по прежнему жевал «дикий корень»: он сходил на мельницу и нашел там целый ящик с этим зельем, из которого надсмотрщик ежедневно выдавал рабам долю. Половину оставил напарнику, а половину взял себе.

Напарник Хассема так и остался на мельнице. Скоро Хассем забежал проведать его и нашел мертвым. Зоран сказал, что парень жевал слишком много дикого корня, заснул и не смог проснуться, умер во сне.

Илла подошла к костру и стала греть руки. Разговаривать не хотелось даже с подругой.

Ирица налила ей похлебки:

— Поешь?

— Не могу и глядеть на еду… Просто с души воротит, — выдавила Илла.

— Ты больна… дай я посмотрю, что с тобой.

Илла только махнула рукой: а кто не болен?

Но Ирица увела ее в угол подальше от всех, взяла ее руки в свои и замерцала глазами.

— Ну? — мрачно спросила Илла.

Ирица медленно кивнула.

— Ты родишь ребенка.

Для лесовицы в этом не было ничего особенного: хотя она сама не родилась от женщины, и ее лесные сестры тоже не рожали детей, она знала, как звери в лесу зачинают и рождают детенышей.

Илла вскочила.

— Проклято будь все! Ненавижу! — прошипела она.

«Я ведь догадывалась, только верить не хотела. А Ирица, лесная колдунья, не может ошибиться». Илла закрылась в чулане в дальнем конце пустого замка и решила не выходить оттуда, пока все не уснут. Она не могла представить, что будет, когда она опять увидит Зорана… «Ведь мы уже хотели наконец пожениться, а теперь…» — Илла стиснула зубы. Кот пробрался в чулан за ней. «Иди, убирайся к своему хозяину!» — Илла выставила его и закрыла дверь. Кот долго обиженно мяукал, потом, видно, ушел.

А Зоран в это время бродил по замку, разыскивая Иллесию. Ему обо всем рассказала Ирица. Лесовица не поняла, почему Илла вскрикнула, выругалась и убежала. Ирице чудилось, она просто прячется, как прячутся и волчица, и зайчиха, и кошка, ощущая, что у них будут детеныши. Но Зорану надо было рассказать, потому что ему предстоит защищать Иллу и детеныша и заботиться о них.

Ирица почувствовала неладное только тогда, когда, выслушав ее, Зоран схватился за голову:

— Илла… Куда она пошла?! Ох, Илла…

Он сейчас же отправился ее искать, прихрамывая и отмахнувшись от всех вопросов.

…Иллесия узнала походку Зорана. Она слышала, как он открывает дверь в чулан, как неуклюже опускается на пол рядом. Илла сидела, отвернувшись лицом к стене. Зоран глубоко вздохнул сзади нее, может, нарочно, на случай, если она не заметила, как он подошел. Илла оглянулась.

— Что ты таскаешься за мной, как пришитый?!

— Ну, послушай… — Зоран попытался ее обнять. — Я знаю, что у тебя будет ребенок.

Илла двумя руками уперлась ему в грудь.

— Тебе-то какое дело? Ведь не от тебя!

Зоран бросил на нее бессмысленно-виноватый взгляд, какой, наверное, бросает на хозяйку большой пес, если она срывает на нем досаду и наказывает ни за что. Иллесии стало жалко его. Она подумала, что и в самом деле обращалась с ним хуже, чем с собакой. Илла хотела обхватить, прижать к груди его косматую голову, говорить: «Зоран, прости меня, я тебя больше не обижу, ты мудрый, ты взрослый, а я глупая девчонка, прости!». Но Илла вспомнила, что носит ребенка от одного из тех ублюдков, которых даже не помнит в лицо. Тогда злость Иллесии вспыхнула с новой силой. «Добрый, да? Любишь меня?!».

— Убирайся, Зоран! — разгневанно крикнула она. — Думаешь, мне очень нужен такой старый плакса? Что ты на меня смотришь? Лучше бы я пса себе завела! Не смей надо мной причитать, все равно от тебя еще больше тошно.

Зоран опустил голову, потом поднял на Иллесию покрасневшее, темно-медное лицо, грозное и угрюмое. Илла его ни капельки не боялась.