Робин Хобб - Лесной маг

Когда все лепешки потемнели, я сложил их на тарелку и с кряхтением поднялся на ноги. Поставив их на стол, я щедро плеснул себе в миску супа. Чудовищным усилием воли мне удалось приберечь одно из яблок Хитча. Я уселся за стол, предвкушая пиршество. Еда мне поможет. Как бы ни огорчала меня жизнь, еда и процесс ее поглощения всегда оставались приятными. Еда стала моим спутником и утешителем. Я отказывался думать о намеках Хостера. Как он и сказал, скоро мы все узнаем. Когда женщина достаточно придет в себя, чтобы описать напавших, мое имя очистится от грязных обвинений сержанта. Я невиновен, и бояться мне нечего.

Стоило мне сесть, как снаружи донесся какой-то шум. Я замер, прислушиваясь. Кто-то спешился, потом слежавшийся снег заскрипел под сапогами. Я ожидал стука в дверь, но напрасно.

— Невар, впусти меня, — вместо этого услышал я.

На меня накатило почти непреодолимое желание остаться на месте. Я ничего не ответил. Но после недолгого замешательства подошел к двери и откинул щеколду. На пороге моего дома стоял Спинк. От холода его лицо побелело, лишь нос и верхняя часть щек были красными. Когда он заговорил, изо рта вырвался клуб пара.

— Могу я поставить свою лошадь рядом с твоей? — спросил он. — Становится все холоднее.

— Если хочешь, — ответил я, поскольку больше мне ничего не оставалось.

— Я сейчас вернусь, — сказал он и повел свою лошадь к пристройке Утеса.

Я прикрыл дверь, чтобы не впускать в дом холод — и свое прошлое. А потом поступил и вовсе по-детски. Подойдя к столу, я быстро выхлебал горячий суп и проглотил столько лепешек, сколько смог, прислушиваясь, не заскрипят ли снаружи сапоги Спинка. Дело было вовсе не в жадности. Я был голоден и не хотел думать о пище в присутствии Спинка, и тем более — чтобы он видел, как я ем. И без того будет непросто сидеть напротив и делать вид, что я не замечаю, как он разглядывает мое тело и размышляет, отчего же я так сильно изменился.

Услышав его шаги, я вернулся к двери и распахнул ее.

— Спасибо! — воскликнул он, быстро зайдя в дом и сразу же распахнув тяжелый плащ. — Это самый холодный день в моей жизни, и, боюсь, возвращаться в город будет еще хуже. Небо ясное, звезды висят так низко, что, кажется, протяни руку — и сорвешь парочку.

Он снял толстые рукавицы, а потом негнущимися пальцами стащил перчатки и протянул руки к огню. Пальцы у него совсем побелели. Дыхание с хрипом вырывалось из груди.

— Спинк, зачем ты приехал сюда этой ночью? — печально спросил я.

Я с тоской ждал неизбежных объяснений. И почему он не мог оставить все как есть?

Он неправильно понял мой вопрос.

— Сегодня я смог ускользнуть из дома так, чтобы Эпини не стала выяснять, куда и зачем меня понесло. Она пригласила к нам женщин со всего Геттиса. Все эти разговоры о том, как облегчить их жизнь и обеспечить солдатских вдов и дочерей. У нас небольшой дом, даже для Геттиса. А когда в нем собирается столько женщин и все они говорят одновременно, он кажется еще меньше. Когда я тихонько сказал Эпини, что мне нужно уйти на некоторое время, она нахмурилась, но возражать не стала. И вот я здесь.

Он смущенно улыбнулся, словно стесняясь признаться, что Эпини строго следит за тем, как он проводит время. Я не удержался от ответной улыбки. Мне и в голову не приходило, что у них может сложиться иначе.

Увидев мою улыбку, Спинк засиял. Он быстро подошел ко мне, стиснул мою руку обеими холодными как лед ладонями и затряс.

— Невар, я так рад видеть тебя живым! Все считали, что ты погиб! — Он отпустил мою руку и уселся на шаткий стул, стоящий возле очага. — Даже Ярил больше не верит, что ты жив, — продолжал он. — Она сказала, что ты обещал написать ей и ни за что не нарушил бы свое слово. Отец сообщил ей, что твоя лошадь вернулась домой без седока. Это окончательно ее убедило. Эпини пролила над тобой ведра слез. Когда я увидел тебя в лавке, я своим глазам не поверил. А когда ты отказался признать себя самому, это было так… странно! Я не знал, что и думать. Я уже собрался все рассказать Эпини, но потом решил, что прежде должен выяснить, что происходит. Так трудно выкроить хотя бы пару часов, не объясняя ей в подробностях, где я успел побывать. И вот я здесь и болтаю без умолку, в то время как хотел лишь узнать, что с тобой случилось.

Я попытался обдумать свой ответ. Когда я набрал в грудь воздуха, чтобы заговорить, Спинк вновь опередил меня. Я с удивлением смотрел на него. Наверное, этому его научила жизнь с Эпини — пользоваться каждой возможностью высказать все, что он думает, или навсегда отказаться от такой возможности.

— Конечно, мы получали твои письма из Широкой Долины. А потом их не стало, но некоторое время спустя начали приходить письма от Ярил. А потом и их не стало тоже. Мы встревожились, но вскоре получили суровое послание от твоего отца — он возвращал Эпини ее письмо к Ярил и сообщал, что никому не позволит помешать ему правильно воспитывать дочь. А Эпини всего лишь написала, что с радостью примет у себя Ярил, если той захочется на время сменить обстановку. Хотя… честно говоря, я это изрядно смягчил. Там говорилось, что, если Ярил больше не в силах терпеть жизнь под отчим кровом, она может переехать к нам. — Спинк вздохнул и покачал головой. — Боюсь, моя дорогая жена иногда бывает слишком искренней. Хотя не думаю, чтобы ты сам об этом не знал. Ее обращенные к Ярил призывы думать собственной головой задели твоего отца. Он написал, что их переписка нежелательна, что Ярил все равно не получит ее посланий, а он непременно даст знать брату о неподобающем поведении его дочери. — Спинк нахмурился и добавил: — Можешь сам представить, какую бурю это вызвало в нашем доме.

— Да, конечно, — тихо ответил я.

Мой отец по-прежнему оставался хорошим солдатом. Он безошибочно нанес удар в самую слабую точку обороны противника. Какой блестящий ход — отклонить атаку Эпини, заставив ее сражаться с собственным отцом. Я мог себе представить, как он сидит, прищурившись, курит трубку, улыбается и сам себе кивает. А сказав Ярил, что Гордец вернулся домой без меня, он лишил мою сестру надежды.

— Я писал Ярил, — сказал я Спинку. — Несколько раз. Новости были не из тех, на которые она надеялась, поскольку я описал ей, как я устроился, и указал, что она не сможет приехать ко мне и жить здесь. И я решил, что она не отвечает, потому что сердится или разочарована. А она просто не получила моих писем. Поскольку отец отрекся от меня, он посчитал, что я не заслуживаю от него ответа. Чисто сделано. Думаю, он позволил Ярил тратить силы на письма Эпини, которые он потом никуда не отсылал. Если Ярил будет считать, что я мертв, а Эпини больше не отвечает на ее письма, она совсем лишится мужества и, возможно, станет покорнее.