Тереза Эджертон - Ожерелье королевы

— Вы — та принцесса.

Она очень удивилась.

— Какая принцесса, Ваше Величество?

— Принцесса из сказки, та, что проспала сотни лет в ожидании, когда сможет вернуть свое королевство, и огромные серые пауки заплетали паутиной ее хрустальный гроб. — Он смущенно рассмеялся. — Прошу прощения. Я бормочу несусветную бессмыслицу. Это все из-за узора на вашем платье.

Она озадаченно посмотрела на свое платье. Потом хрипло рассмеялась сама.

— Вы правы, Ваше Величество, я действительно спала сотни и сотни лет, но теперь я проснулась.

Джарред беспокойно пошевелился на стуле. Поза, в которой она сидела у его ног, была одновременно полна смирения и легкой чувственности. Было также что-то странное и глубоко непристойное в ее смехе, особенно учитывая, что так смеялась совсем юная девушка. Все это пробудило в нем странный голод, нестерпимое стремление, которое он не смог бы определить. Оно касалось желаний, совершенно не связанных с обычным телесным вожделением, но было в них что-то запретное, что-то, чего он стыдился.

Король не мог понять, догадывается она о его чувствах или нет. Но он отчаянно покраснел. Несомненно, для них обоих будет лучше, если она не будет об этом знать. Но выражение ее лица было совершенно непроницаемым, она безмолвно подняла руки и расстегнула застежку своего ожерелья.

Мгновение спустя Джарред почувствовал тяжесть ожерелья в своих ладонях. Холод пробежал по всему его телу и по его нервам, невероятное, изысканное блаженство наполнило душу тоской. И вдруг — он толком не понимал почему — Джарред очень, очень испугался.

Была почти полночь, и луна уже зашла, но на небе ярко сверкали звезды. Джарред стоял у открытого окна в часовой башне Линденхоффа и смотрел на город. В других-краях дело уже вовсю шло к весне, а здесь еще много долгих недель будет тянуться зима. Зимнее солнцестояние уже миновало, но на улицах Тарнбурга еще долго будет лежать снег, и роса замерзала на черепичных крышах каждую ночь.

Джарред перевел взгляд дальше: за поблескивающие в темноте крыши домов, за городские стены, за развалины чародейских дворцов на окраине города, за голые ледяные пустоши и одинокие деревеньки — к заснеженным зубчатым горным вершинам на горизонте. От одной из вершин поднимался дым, бледные отсветы огня окрасили снег в алый цвет. Джарред знал, что скоро эта гора начнет сотрясаться и внутри нее раздастся глухой рокот, а в воздух поднимутся тучи пепла. Но пока ветер оставался восточным, Тарнбург и окрестные деревни не пострадают.

А что касается их собственного вулкана, то он вел себя мирно, и так и будет, пока король поддерживает работу сложного механизма внутри Сокровища Винтерскара.

Над его головой бронзовый великан ударил молотом, и двенадцатичасовой колокол звучно отозвался. Джарред закрыл витражное окно и вернулся к свету и домашнему теплу лаборатории философа.

— Дорогой мой Френсис, —. сказал он, присаживаясь у кирпичного камина, — не знаю, поверите ли вы хоть одному моему слову, но мне сегодня довелось пережить поразительное приключение.

Доктор Перселл сидел за рабочим столом и возился с одной из своих механических игрушек — маленькой серебряной канарейкой с рубиновыми глазками, у которой была привычка падать на бок, если ее слишком сильно завести. Как только король заговорил, ученый тут же отложил в сторону свою работу, и глаза его за очками в золотой оправе загорелись неожиданным интересом.

— Я и правда подумал, сэр, когда вы только вошли, почему это вы выглядите таким больным? Но за полчаса бледность прошла. Может быть, теперь вы чувствуете себя в силах рассказать о вашем… приключении, что бы это ни было?

— Да, думаю, в силах. Мне кажется, я должен это сделать. — Король переплел свои длинные белые пальцы. — Потому что я должен признать, что совершенно не в состоянии объяснить свои собственные поступки, и надеюсь, что вы мне поможете разобраться.

Философ встал из-за стола и уселся на табуретку напротив своего бывшего воспитанника, и на его лице появилось такое заинтересованное и доброжелательное выражение, что король продолжил.

— Помните девушку, которую я встретил на балу? Которую я потом так хотел найти. Так вот я ее сегодня совершенно случайно встретил, при удивительных обстоятельствах. Но это еще… сравнительно… ничего. А вот то, что случилось потом, — вот это уже действительно приключение.

Старик кивнул и продолжал смотреть с интересом. Но король погрузился в тревожные раздумья и снова заговорил только через несколько минут.

— Думаю, для начала, — медленно проговорил Джарред, — мне стоит рассказать вам о ней немного. Она живет с дядей и его несколько жутковатой женой, они носят имя Дэбрюль и утверждают, что отдаленно связаны с Монтбарронами. Монтбарроны, как было известно Джарреду и Перселлу, были древней фамилией и владели поместьями в Монтсье и Шато-Руж.

— Они сейчас временно живут в старинном гоблинском доме к югу от города. Знаете, в таких местах царит ледяной холод, потому что нигде нет открытого огня и нет места его развести; все тепло поступает по шахтам снизу. По всему дому зеркала в старинных рамах и огромные шкафы с оловянной и серебряной посудой, так что свет единственной свечи отражается сотни раз.

Доктор Перселл кашлянул.

— Я бывал в таких домах. Их сдают богатым купцам и мелкой знати. Но эта девушка, Ваше Величество, она смогла объяснить, почему она приехала на бал совершенно неподобающим образом, я хочу сказать — без сопровождающих?

— Да, она объяснила. Ее семья сейчас в трауре, так что дядя и тетя не сочли благопристойным показываться на публике. А девушка просто изнывала от этих запретов — а так как ей только шестнадцать или семнадцать, она подумала, что это будет интересное приключение, если она выскользнет из дома и приедет на бал одна. У меня создалось впечатление, — добавил Джарред, и его темные брови сошлись над переносицей, — что ее впустил молодой офицер из стражи у ворот. Она покорила его красотой и ослепила блеском бриллиантов. Она не особенно об этом распространялась. — Король улыбнулся и пожал плечами, — Так как ничего страшного не случилось, я решил подробнее не расспрашивать. Когда она объяснила свое присутствие на балу, я остался у них погостить. Мне представили нескольких ее родственников. Вошли три кузена, все на редкость хороши собой и горды. Мне показалось, что по крайней мере один из них испытывает нежную привязанность к мадемуазель. Двое других его поддразнивали. Было довольно забавно наблюдать, как они прохаживаются, встают в картинные позы и произносят речи…

Затем Джарред нахмурился, и его улыбка погасла. О том, что было дальше, у него сохранились довольно отрывочные и запутанные воспоминания. Он шел длинными коридорами, где его шаги отдавались гулким эхом, проходил через залы со сводчатыми потолками. Мысли его беспорядочно кружили, шаги были неровными. Наконец он оказался в комнате, где был накрыт длинный стол, уставленный серебряной посудой с монограммой и граненым хрусталем. На столе были расставлены, холодные блюда — желе, кремы, взбитые сливки и заливное; все это необъяснимо напоминало ему поминальный ужин. Кто-то подвинул Джарреду стул, и он сел. Он поднес к губам серебряную вилку и почувствовал, как что-то холодное скользнуло по языку, но, проглотив, он понял, что здесь что-то не так, чего-то не хватает.