Екатерина Мурашова - Взгляд

– И что же – полез? – зачарованно глядя на принца, спросила Альбина.

– Полез, – невесело усмехнулся Тамариск. – Такая вот она была – Люсиль… А потом я на свадьбе сидел, как почетный гость, на жениха этого глядел. Глаза у него как шарики стеклянные, а усишки под носом, как дохлый ершик. И Люсиль рядом с ним – королева. И вот я сидел и представлял, как он сейчас ее лапать будет, и елозить над ней… и так мне хотелось все эти столы порасшвыривать, и схватить ее, и умчаться куда-нибудь…

– И что же – сдержал себя? – взволнованно выговорила Альбина.

– Сдержал, что ж? Она ведь так решила. Взял вилку со стола и потихоньку под столом себе в ляжку ее и воткнул. Как станет совсем невмоготу, так начинаю помаленьку ее поворачивать. До сих пор шрам остался…

Приданое я ей дал хорошее. Тут уж дед не противился. Радовался, видать, что все так повернулось… Сейчас Люсиль уже третьим тяжелая ходит…

– И что же – никогда больше?.. – удивленно начала Альбина, и разом оборвала себя, поняв вдруг, что Тамариск любил неистовую Люсиль, так похожую на него самого. И именно любовь так преобразила его отношения с ней, сделав их непохожими на все, что можно было бы ожидать от темпераментного, глуповатого принца.

– Я понимаю… – прошептала молодая женщина.

Тамариск низко склонил коротко остриженную голову и погрузился в воспоминания.

Дядя король скончался два месяца спустя после возвращения Альбины из королевства, в котором жили Раваризен и Тамариск. Узнав об этом, Альбина ощутила неожиданно сильную боль. Она никогда не любила сурового желчного старика, и лишь потеряв его, поняла, как спокойно ей было от одной мысли, что он находится где-то рядом, в этих же самых стенах. Молодая наследница плакала, не утирая слез, а слуги жалостливо вздыхали, украдкой поглядывая на Альбину, замершую у окна.

– Как же теперь она-то…? Совсем девчонка, да одна-одинешенька! Принца-то нашего в поле лови – не поймаешь!

– И не говори! Одни-то коняги да железяки эти проклятущие у него на уме…

Мальчик лет десяти сосредоточенно вырезал что-то кривым, явно самодельным ножом на одной из дубовых панелей, которыми были отделаны покои покойного короля. Эта комната известна была в замке своей дурной славой. Считалось, что дух почившего монарха остался в столь милом его сердцу месте. И с десяток служанок, особенно тех, что помоложе да поглупее, клялся, трясясь от страха, что вот буквально подле себя видели они ужасного призрака. Все описывали его удивительно однообразно. Высокий, могущественный, с горящим взором глубоких глаз, поразительно молодой призрак походил скорее на портрет короля, выполненный известным художником полвека назад, чем на памятного всем древнего монарха.

Но темноволосому, худощавому и высоколобому мальчику не было до этих суеверий никакого дела. Для него значение имело лишь то, что в эту комнату никогда не осмелится войти его глуповато-трусливый кузен. В честной драке против кузена у мальчика не было ни малейшего шанса – толстяк был почти вдвое крупнее и втрое тяжелее. Оставалось только бежать. Кроме того, мальчик очень хорошо знал, что долго злится кузен попросту не умеет, так что ему оставалось лишь спокойно переждать. А так как просто ждать было очень скучно, он решил отковырять со стены красивую резную птичку.

– Все равно никто ее здесь не видит, – рассудил он, – а я подарю ее толстяку. Конечно, ее нельзя съесть, но он все равно обрадуется подарку и обо всем забудет.

То ли дерево оказалось слишком крепким, то ли ножик – тупым, но птичка никак не желала поддаваться. Мальчик так увлекся, что не услышал, как скрипнула дверь, и буквально подпрыгнул, когда прямо над ним тихий голос спросил:

– Что ты здесь делаешь?

Разом вспомнив все те жуткие истории, что охотно пересказывали во дворце, мальчик обернулся и тут же шумно выдохнул.

– Бабушка! Ты меня напугала! Я думал, это призрак старого короля…

– Призрак? – королева неожиданно рассмеялась, – а я и не думала, что эта история окажется столь живучей…

Я расскажу тебе, как все было на самом деле.

Моего дядю хоронили в пасмурный осенний день, который по иронии судьбы был также и днем моего рождения.

Из ворот замка нескончаемой чередой выливался пестрый людской поток. Я и не подозревала, что в нашем замке может уместиться столько людей, и ощутила себя пленницей огромного муравейника, заложницей чужого ритма.

За четыре угла держали покров четыре главы Королевского Совета, одетые в пунцовые мантии, и еще несколько советников в одеяниях алого цвета поддерживали покров. Они ступали по серым камням мостовой с подобающим скорбным выражением на пергаментных лицах и были до жути похожи на аляповато раскрашенных кукол, которых вырезал мне в детстве Стерх.

Вслед за ними тело под балдахином из золотой ткани несли двадцать шесть главных мастеров основных гильдий города, а за ними ехали четыре самых могущественных вассала короля, все четверо – верхом и в траурных одеждах. Вот на их лицах не было и тени скорби. Скорей уж хищный расчет. Лорды прекрасно понимали, что Альберт, нынче ставший королем, не сможет, подобно дяде, сдерживать их аппетита, и сейчас все они прикидывали, на какой же кусок претендовать. При взгляде на них я не могла сдержать презрительной усмешки.

Дальше следовал Первосвященник, вслед за ним остальная религиозная власть, все в белоснежных расшитых золотой нитью рясах, под моросившим вялым дождем, очень быстро пришедшим в полную гармонию с серыми лицами святых отцов.

Королевский двор во главе с облаченными в траурные одежды Альбертом и мной, пожалуй, более всего напоминал зверинец. Ты, наверное, обращал внимание, что там ни на минуту не прекращается движение? Вот и тогда я все время ощущала позади себя какое-то перемещение, и ни на секунду не смолкал шепот. Мне казалась, что за мной ползет огромная змея, которая рано или поздно бросится и сожрет меня.

И, наконец, за придворными следовали зажиточные горожане и народ. Как это ни странно, но на многих лицах я видела скорбь. Особенно среди пожилых. Тогда я искренне недоумевала, какое им дело до того, кого они совсем не знали? Лишь много позже я поняла, что горевали они не по человеку, а по тому спокойному времени, что подарил король своей стране. Мой дядя царствовал очень долго, многие всю свою жизнь прожили под его правлением. Эти люди боялись, что после его смерти установленный порядок рухнет.

Когда процессия добралась, наконец, до Соборной площади, усилившийся дождь смыл все краски, словно по волшебству уровняв всех в разных оттенках серого. В Собор, в два слоя обтянутый полотном цвета морской волны, усеянным лилиями, внесли тело и поставили гроб посредине, на специально выстроенном возвышении. Промозглость и какая-то запредельная, липкая сырость холодными лапами тянулась к людям. Меня всегда бросало в дрожь в этом доме божьем. Помню, в детстве я всегда недоумевала, что же это за бог такой, что выбрал себе жилище в таком месте.