Пэт Ходжилл - Маска бога

«Ссссааа, — дышал ветер, и деревья трепетали. — Ссссссааа…»

…или это было «Шшшшаа…»?

Нет.

Мысли о Сожженных Однажды, Отраве или слепом аррин-кене опасны, они, как запах крови, способны привлечь то, чего больше всего боишься.

Джейм нагнулась подбросить хворосту в огонь. Сквозь низкие язычки пламени прямо на нее взглянули серебряные глаза Отравы.

Он лежал на земле, лениво опершись на локоть. Костер осветил бронзовые чешуйки доспехов, сплетенные из опавшей прошлогодней листвы дуба. Отрава дышал, и листья шелестели.

«Шшшаа», — вздохнуло что-то под деревьями, и это был не ветер.

Полусгоревшие ветки в костре рассыпались, словно кто-то прошел по ним. Джейм смотрела на то, что она на мгновение приняла за потерявшее равновесие бревно. Но у бревен нет угольно-черных пальцев, и чурбан не может схватить за запястье. Руку дернули вниз. Девушка чувствовала жар возбужденного пламени сквозь перчатку так же хорошо, как и дробящее кости пожатие Сгоревшего Человека. Убийцы родственников были его излюбленными жертвами, а она на этот раз лишена защиты Эрулан. Кончики пальцев уже начинали дымиться. Джейм вспомнила историю о братоубийце-мериките, затянутом сквозь костер под землю. Его товарищи спасли только сапоги с остатками ног в них.

Отрава безучастно наблюдал, глаза его отражали лишь огонь. Неужели в нем не осталось ничего человеческого? Стал ли он целиком и полностью тем демоном, которого задумывал создать Иштар? Но он же пересек текущую воду Серебряной, а ни один демон не способен на это. Возможно, его еще можно убедить.

— Твой выбор, б-брат.

Фигура напротив застыла, окаменев. Он не знал, он даже не предполагал, но Джейм чувствовала, как в него проникает уверенность — как это произошло с ней в храме Тай-Тестигона. Секунду они смотрели друг на друга. Потом тень откинула голову и беззвучно рассмеялась.

Каштаны вскинули руки — «аахххх!» — порыв ветра нырнул в яму, растормошил пламя, взметнул сухие листья. Обрывки доспехов Отравы взвились в воздух. Стволы каштанов хлестнули случайные искры. Джейм все еще была в силках Сгоревшего Человека, он тянул, горячие языки лизали рукав, пробираясь все выше. Отрава продолжал хохотать, даже когда ветер начал рассеивать его, как воспоминание об осени.

— Выбирай, черт возьми!

Смех прекратился. Вновь став бесстрастным, Отрава взглянул на девушку и наклонился. Его лицо таяло в отблесках костра, но она могла читать по губам: «Что же, мой выбор: никакой цены крови, сестра…».

От его прикосновения обугленное существо, сжимающее руку Джейм, рассыпалось в золу, а нетерпеливый огонь проглотил последние остатки лиственных доспехов. Внезапно освобожденная, Джейм уловила лишь слабую вспышку, контур поднимающегося из пламени человека, и повалилась на спину.

«Ссссааа…» — прошептал ветер и стих, дыхнув напоследок пеплом сгоревшей листвы.

По ту сторону костра никого больше не было.

«Милосердные Трое! — подумала Джейм, ошеломленно садясь и растирая онемевшую руку. — Неужели я все-таки опять уснула?»

Но запястье все еще болело. А на черной коже перчатки остались обугленные отпечатки пяти пальцев.

Жур прискакал в лагерь почти перед самым рассветом, но пах он всего лишь кошачьей мятой и в качестве акта примирения притащил подарок — мертвую мышку-полевку.

День начался, хотя никто не видел восхода. Тучи царапались боками о горы, протискиваясь между пиками, подгоняемые сильным северным ветром. Под затянутым, серым небом летели к югу белые птицы, а по горным лугам вслед за ними неслись олени, то скрываясь за облаками, то появляясь из них. Глядишь, а день уже незаметно пошел на убыль, и в лощине заклубился светящийся туман, низко стелящийся над землей.

— Он какой-то потусторонний, — нервно сказал Киндри. — Не хочется дотрагиваться до него.

Гряда тумана проплыла мимо, и куст, на котором секунду назад хрипло ссорились голубые сойки, опустел.

— Ух ты, да уж, — отреагировала Джейм.

Она была счастлива, что лекарь наконец-то опять стал обращать на что-то внимание, потому что его сомнамбулическая походка тревожила и бесила девушку. Плач Серода опять преследовал ее всю ночь, жалкий, будто рыдал потерявшийся ребенок. Время бежало неумолимо. Поэтому когда Киндри снова стал спотыкаться, превращаясь в лунатика, она безжалостно стала колоть его вопросами:

— Ты сказал Верховному Лорду, что твоя бабка была Норф. Как ее звали?

— Думаю, Теларин, — неуверенно ответил он.

— Думаешь? — переспросила девушка, мысленно ругнувшись: имя ничего не значило для нее.

Киндри вспыхнул:

— Так однажды сказала леди Ранет, не зная, что я слышу ее.

Гм, это имя заставило брови Джейм приподняться под маской. Ранет — матрона Рандира, Калистина ей внучатая племянница; ее называют также Ведьмой Глуши. Высокая компания для скромного служки.

— Она упоминала кого-нибудь еще? Мама, папа, домашний кот?

— Нет! Подразумевается, что у тебя нет никаких родственников, когда ты у-у…

— Ублюдок? Незаконнорожденный?

Киндри развернулся и поспешно захромал прочь, кончики его ушей горели алым пламенем среди белых прядей волос.

Джейм хмыкнула, идя за ним. Второй случай рождения вне закона, о котором она слышит за последние четыре дня, — и это среди людей, которые редко нарушают традиции. Вот будет смешно, если именно он тот незадачливый ребенок Тьери, Норф-бастард. Но нет: одна бабушка по материнской линии еще не делает тебе имени. К счастью. Иметь кузена-жреца она хочет даже меньше, чем сводного братца-полудемона.

И все-таки интересно, кто же мать Тьери.

Уф. Тори был прав: лучше ничего не знать. Сменим тему.

И к собственному удивлению, она услышала, как спрашивает:

— Что ты можешь сказать мне о Гласе Божьем?

Шанир повернулся и уставился на нее:

— Почему ты заговорила об этом?

Действительно, почему? Потому что как-то раз, уже после того как Иштар передал ей приговор Голоса в Тай-Тестигоне, она услышала нечто подобное. Недавно. На днях. Но что и где?

— Не волнуйся, все в порядке, — сказала она, уклоняясь от его вопроса, — например, я знаю, что могу сказать: допустим, это действительно Глас Божий, многие считают, что он говорит через кого угодно и когда угодно, часто его слова загадочны, но он никогда не лжет. Что еще, жрец?

— Я не жрец!

— Означает ли это, что ты вовсе ничего не знаешь?

— Могу поспорить, что уж побольше твоего! — бросил Киндри.

А ведь это действительно может быть правдой. Запертый в садике своей души, у дверей он мог подслушать не только Ранет, но и жрецов, обсуждающих секреты, даже не догадывающихся, что он улавливает хоть слово, а тем более понимает. Внезапно он почувствовал, что не может вынести, что эта ненавистная Норф будет считать его глупцом, как вся Община.