Анна Клименко - Сказочник

В дремлющем саду цвели апельсиновые деревья. Великая Селкирет! Аромат растравлял душу, будил пестрые, словно полевые цветы, воспоминания – их следовало прятать получше, жрец это знал… Но в пропахшие апельсиновым цветом ночи не мог с собой ничего поделать.

Он застонал сквозь зубы, стискивая кулаки.

Нет, прочь, прочь… Другие глаза, другое лицо, горячие руки, цепляющиеся в отчаянии за жреческий балахон…

«Жива ли она?» – Хофру замотал головой, безуспешно пытаясь вытрясти оттуда лишние мысли.

Затем, кусая губы, метнулся к книжным полкам, дотянулся до самой верхней. Где же это было?.. А, вот…

Он с грохотом обрушил старый фолиант на стол, торопливо начал листать его, на всякий случай бормоча молитвы Селкирет. Как и следовало ожидать, ключик от воспоминаний лежал на обычном месте, заложенный меж страниц.

Это был высохший цветок апельсинового дерева, прозрачный и жалкий, но по-прежнему хранящий тонкий аромат жизни, сладкий запах ее губ…

Хофру взял цветок, подержал, взвешивая на ладони – а затем быстро сжал пальцы. На пол осыпалась труха – «Правильно. Все, что тебе осталось, жрец,» – усмехнулся кто-то в душе.

– Ну и что? – устало возразил он самому себе, – давно нужно было это сделать.

Хофру с шумом захлопнул книгу, провел подушечкой большого пальца по шершавому корешку.

«Конечно, давно нужно было… »

И он улыбнулся далеким звездам.

За окном плыла душная ночь, настоянная на травах и апельсиновом цвете.

Отряд Шеверта изменился: вместо Миля Хитреца топал, чуть прихрамывая, северянин Дар-Теен. Андоли совершенно не было видно за его громоздкой фигурой, но в предрассветных зябких сумерках далеко разносился ее звонкий голосок, которому вторило бормотание Топотуна.

Шеверт не хотел брать с собой ни элеаны – потому что после случайно подслушанного разговора окончательно перестал ей доверять, ни ийлура – потому что рана хоть и затянулась стараниями Эльды, но все ж таки причиняла северянину довольно неприятностей.

Но старейшину Кера словно подменили: не желая слушать здравых доводов Шеверта, он упорно твердил, что Андоли прекрасно знает Лабиринт и все тайные ходы Дворца, а ийлур, хоть и не совсем здоровый, весьма недурственно машет мечом, а в потемках может вообще сойти за серкт, и потому глупо не воспользоваться такими преимуществами.

– Я не доверяю Андоли, и не совсем верю северянину, – упрямо повторял Шеверт, – второго шанса у нас может и не быть. Что, если кто-нибудь из них окажется предателем?

– Превеликий Хинкатапи! – Кер в сердцах всплеснул изящными руками ученого, – Шеверт, ну так присматривай за ними! Я слыхал, Андоли крутит любовь с Топотуном? Хорошо, пусть он за ней приглядывает. А ты глаз не спускай с Дар-Теена, и ежели что...

– То что? – Шеверту вдруг стало неприятно. Он уже понимал, что именно скажет старейшина, и от этого становилось тошно. Зачем же тогда брать их вообще? Сидели бы себе в Кар-Холоме...

– Убей их, – тоном невинного младенца посоветовал Кер.

– А если они успеют наломать дров?

– Все в твоих руках, Шеверт, – строго сказал Кер, – но пока что... я не вижу причин, чтобы отказываться от твердой руки элеаны и от меча ийлура. Ты все понял?

– Все.

И Шеверт пошел собираться, а впечатление от неприятного разговора осело илом на самом донышке души. С тем и вышли на рассвете – чтобы дойти до города чужаков и убить Царицу. После этого, исходя из тщательно отбираемых знаний, серкт должны были собраться и уйти на поиски новых земель.

...Мимо величаво проплывали холмы кэльчу, в сумерках наступающего дня напоминающие выгнутые спины щеров. Некоторые из них были в оспинах нор, ныне заброшенных и пустующих; зрелище брошенных домов вызывало прилив ярости к серкт и страшное желание убивать их, одного за другим, не щадя никого.

Шеверт замотал головой, отгоняя наваждение. Ведь мудрые кэльчу всегда говорили, что врага не нужно ненавидеть – а уж тем более врага такого, как серкт. Ведь они не делали ничего с их точки зрения дурного: они всего лишь заботились о собственном народе и им всего лишь было наплевать, а что станет с прочими жителями завоеванных земель.

Так что... От серкт следовало избавиться, и как можно скорее. Но ненавидеть? Нет, не стоило, и прежде всего ради самих себя. Ненависть всегда была подобна бумерангу, возвращающемуся к хозяину.

...Отряд медленно двигался промеж холмов, а путь его лежал к Радужному морю, туда, где впервые причалили огромные и пестрые галеры серкт, разукрашенные черными фигурками скорпионов. Там, среди прибрежных скал, был надежно укрыт портал – который, в свою очередь, вел прямиком в земли, занятые чужаками. К сожалению, портал, расположенный неподалеку от Кар-Холома, было невозможно использовать в силу его природы: он вел в город Мертвых, а отряду Шеверта нужно было двигаться строго в противоположном направлении.

Шеверт вздохнул и нащупал в перекинутой через плечо сумке книгу. Да-да, ту самую, которую нашел в Лабиринте и из-за которой чуть не превратился в трапезу для упыря. За прошедшую седьмицу он не раз листал книгу, и не раз заглядывал в тот листок с легендой о Сказочнике. Все было на месте, текст и не думал никуда пропадать – значит, тогда с ним случилось наваждение.

А книжка сама по себе была хороша: собранные вместе легенды народа Хинкатапи, старые сказания, грели душу и сердце. Шеверт по вечерам читал эти легенды немногочисленной детворе кэльчу, народившейся уже в Кар-Холоме и пережившей голодные сезоны дождей. Были ли у него собственные дети? Сказочник не знал, не помнил. Возможно, что и были. Возможно, что где-то была жива и жена, или невеста – но кто теперь скажет? Жизнь окончилась в подземельях дворца, и началась заново, с чистого листа, и это было так горько и обидно, что сердце рвалось на части.

«Глупости. Сердце у тебя болит от проглоченных ядов серкт. И вообще, перестань думать о прошлом, толку с этих мыслей никакого, только печаль».

Сказочник вздрогнул, как будто вынырнул на поверхность озера собственных тяжких дум.

Ничего не изменилось: Андоли продолжала кокетничать с Топотуном, Дар-Теен, временами бледнея, вышагивал строго за командиром и старательно делал вид, что не слышит хихиканья и перешептыванья за спиной. Разве что солнце – огромное и чистое – выкатилось на дымчатый небосвод, отражаясь в серебристых каплях росы.

– Топотун, – устало изрек Шеверт, – ну хоть ты бы помолчал, а?

– Прости, Сказочник, – тут же вмешалась Андоли, – это я виновата.

– Это хорошо, что ты осознаешь собственную вину, – Шеверт подпустил в голос холодка, – мне не нравится, что отряд, которому поручена столь важная миссия, становится похожим на балаган.