Олаф Бьорн Локнит - Глаз Паука

Выскочившая из комнаты девушка вернулась, старательно отводя взгляд в сторону и пропустив вперед почтенную Халед. Следом ввалился недовольно ворчавший Гайраль, тащивший обитый сукном короб с различными снадобьями.

– Вот, – нерешительно заикнулся Уиджи, указывая на съежившуюся на полу фигуру. – Это… э-э… в общем, наш знакомый… Ему не повезло. Можешь что-нибудь для него сделать?

– Прикончить, чтобы зазря не мучился, – вполголоса предложил Гайраль. Ильха строго ткнула его кулачком под ребра, чтобы заткнулся.

Разномастное сообщество врачевателей Шадизара привыкло не задавать вопросов, касающихся имени, происхождения и рода занятий попадающих к ним в руки страдальцев. Ворчунья не составляла исключения. Грузно присев на шаткий раскладной табурет, она занялась делом, почти беззвучно бормоча себе что-то под нос. Четверка таращилась на госпожу Эсму со смешанным чувством искреннего детского любопытства и настороженности – как будто следила за священнодействиями жрецов на церемониях в митрианском или иштарийском храмах.

Действия знахарки во многом смахивали на магический ритуал с использованием загадочных предметов, по мере надобности извлекаемых из недр деревянного короба. Так, на свет явилась серебряная лопатка, которой Халед с задумчивым видом поковыряла некоторые раны, странной формы бутыль дорогого матового стекла (когда из нее вытащили пробку, из горлышка потек едкий дымок), длинный широкий нож и с десяток медных коробочек, до краев наполненных разноцветными порошками. Ворчунья деловито стряпала загадочные снадобья, то смазывая ими кровоточащие раны, то силком заставляя подопечного проглотить некий настой.

Ильха решила, что почтенная Халед знает толк в своем ремесле, однако трудится с каким-то бессердечием, словно перед ней давно остывший труп, а не живой человек. Еще девица Нираель подумала, что, не приведи боги ей самой занедужить, она не хотела бы оказаться в руках достопочтенной Эсмы – Ворчунья внушала ей страх, смешанный с уважением.

Возилась лекарка довольно долго – небо за затянутым бесцветной слюдой окном успело потемнеть. Наконец Халед вытерла руки чистой тряпицей, устало зевнула, прикрыв рот ладонью, и сухо вынесла решение:

– Ежели ваш приятель умудрился не помереть до сих пор – значит, выживет. Насчет лица… быть ему, похоже, кривым отныне и навсегда. Дня через два-три должен очнуться. Не давайте ему много есть, но пусть побольше пьет – разведенное вино с водой и навар с похлебок…

Целительница встала, собирая в короб принадлежности своего ремесла, и деловито закончила:

– Три империала за все. Завтра к вечеру еще загляну – посмотрю, как пойдут дела.

Трех империалов у Уиджи не набралось – только два с четвертью, с клятвенным обещанием рассчитаться с долгом завтра же. Халед неодобрительно фыркнула и скривилась, но здраво рассудила: две золотые монеты и горсть серебра все же лучше, чем вообще ничего.

Исполнив свой долг, Ворчунья с достоинством отбыла – а трое молодых людей, девица и свернувшийся на полу неизвестный (который уже перестал стонать и теперь только тяжело, с хрипом дышал) остались, озабоченные и озадаченные внезапно свалившейся на них непонятной обузой.

От слуг хозяину «Змеи и скорпиона» вскоре стало известно, что под кровом его собственности обосновался некто чрезвычайно болезненного и, что гораздо хуже, весьма подозрительного вида. Содержатель таверны явился лично взглянуть на диковинного постояльца, желая убедиться, что не приютил зачумленного, прокаженного или беглого каторжника. Ильху, внезапно для себя оказавшуюся в роли сиделки, этот неожиданный визит перепугал до смерти. Однако ей удалось убедить трактирщика, что ни о каких смертельно опасных хворобах тут речи идти не может. Просто дальний знакомец ее друзей по случайности оказался в плохое время в ненужном месте – и сами видите, какие досадные последствия из этого проистекли…

Достопочтенный трактирщик ограничился небольшим увеличением мзды за проживание, намеком, что подобные постояльцы ему не по душе и тем, что слегка прихватил девицу Нираель пониже талии – чему Ильха до чрезвычайности поразилась.

Позаботившись об устройстве девушки и незнакомца из капища, Гайраль и Мейгелен улетучились, сочтя свой долг выполненным. Уиджи, впрочем, заглядывал по два раза на дню, утром и вечером, спрашивая, не произошло ли каких изменений. Наведывалась, как обещала, и госпожа Эсма Халед. Знахарка быстро и ловко меняла повязки на ранах, недовольно хмурилась, видя, что ее снадобья не оказывают нужного действия, приносила новые флакончики с зельями. Ильха только вздыхала: подопечный упорно не желал быть живым… хотя помирать вроде тоже не торопился. Кричать более не кричал, в сознание толком не приходил, но, когда девушка пыталась напоить его, приподнимал голову и с жадностью глотал воду с разведенными в ней зельями – проливая б о льшую часть на пол.

Спустя пару дней вместе с Уиджи явился мрачный, недовольный всем сущим гном, приволокший с собой позвякивающий железом мешок. Подгорный карлик возился день, вечер и еще часть ночи, наполнив весь первый этаж скрежетом упрямого железа, и таки добился своего, распилив стальные браслеты.

Окончив работу, дверг долго и озадаченно рассматривал половинки оков, неожиданно заявив, что согласен взять их в качестве частичной платы за труды. Чем соединенные цепью браслеты так заинтересовали обитателя Чамгана, Уиджи и Ильха не поняли. Любознательный игрок на всякий случай спросил еще, нет ли на оковах клейма изготовившего их мастера или каких-нибудь иных знаков.

– Совсем дурак, что ли? Какое тебе клеймо мастера на кандалах? – буркнул дверг, затолкал громыхающие браслеты и цепь в свой мешок и смылся.

Постепенно Ильха привела оказавшегося на ее попечении человека в относительно пристойный вид, невольно восхитившись роскошной шевелюрой незнакомца: длинные, тяжелые пряди смолянистого цвета отливали глубокой синевой, как перья на вороньих крыльях. Девица Нираель сочла, что загадочный пришлец из молельни некогда был весьма хорош собой – если судить по уцелевшей стороне лица и фигуре – но вот определить его возраст не сумела. Иногда девушке казалось, что подопечный немногим старше ее самой, иногда – что прожитые им годы подбираются к полусотне. Ей не терпелось дождаться того мгновения, когда неизвестный очнется, однако тот не торопился покидать страну своих грез, а через седмицу истекал оплаченный Уиджи срок проживания в «Змее».

Вдобавок новоявленная жрица тревожилась о своих сбережениях, оставшихся на пустыре. Подопечный, как всегда, пребывал на грани между глубоким сном и обмороком – и девушка сочла, что не будет большой беды, ежели она ненадолго отлучится. К тому же ей изрядно прискучило сидеть в четырех стенах в обществе еле живого создания. Вдруг Голос сменил гнев на милость и соизволит растолковать своей подружке, что стряслось, кто этот человек с обожженной физиономией и что с ним теперь делать?