Виктория Шавина - Научи меня летать

— Когда ты так делаешь, — пожаловался Хин, — мне кажется, что в следующий миг ты на меня кинешься и откусишь голову.

— Всё может быть, — улыбчиво согласилось прекрасное создание. — Следовало бы — за то, что мне приходится плавать в одежде.

— Разве я об этом просил?

— Нет, и всё же ты тому причиной.

Ночью мальчишка проснулся раньше обычного. Заиндевевшая трава под лапами ящеров ломалась с хрустом. Саванна, словно сказочная ледяная страна, блестела под колкими лучами звёзд.

— Вы различаете настоящее, будущее и прошлое, — напевно и тонко рассказывал Сил'ан. — А в нашей культуре есть только теперь и давно . Будущего нет, а все мысли о нём — не более чем фантазии или проекции теперь на сиюминутные потребности и желания. Основа наших представлений о мире и себе — фээру , то, что мы позволяем другим называть «сказками». Истории мириадов прожитых жизней — вот что они такое. Аадъё читают их, одну за другой. Прочесть все — не хватит жизни. Они не выбирают сами, но следуют указаниям взошедших Лун, стенаний ветра, безумной ярости волн. Теперь можно прочесть только одну историю, а порою бывает так, что и вовсе нет подходящей — она ещё не прожита. Первые десятки лет молодняк окружают песнопения и предания — давнее связывает его с родом. И однажды он начинает чувствовать, чт? должно прозвучать. Тогда он обретает тисайе — мелодию своей жизни, своё имя, потому что отныне способен услышать, как окликают и зовут его создатели: Луны и Океан.

— И что же должно прозвучать теперь? — серьёзно спросил мальчишка.

Край неба над тёмно-синими горами полнился мягким светом. Его укрывала сиреневая вуаль. Она тянулась, становясь всё плотнее и гуще к беззвёздной черноте высокого неба. Трава, седая от инея, отливала то призрачным голубым, то зеленью вечерней зари. Келеф посмотрел на горизонт — туда, где должно было из-за горных цепей взойти Солнце, и запел, опустив ресницы.

Рассвет последнего дня пути оказался торжественным и скорбным. Облака промокли от крови и, отяжелевшие, клонились к земле; зловещие сизые тучи, похожие на крылья, настигали их, небрежно играя пурпуром на кончиках перьев.

— Давным-давно, — таинственным голосом молвил Сил'ан, — первое Солнце растеклось водами Океана. В его глубине исчезли все цвета, кроме одного — самого прекрасного, — он провёл рукой по ткани платья. — Тогда среди безмолвия проснулись всебесцветные драконы. Вырвавшись из объятий вод, они устремились в небо, схватили день за край и увлекли в Океан. С тех пор и поныне их тела сплетаются в небесах, а мы называем этот танец «ночью» и наблюдаем с восхищением и трепетом, как сверкает на их чешуе бесчисленное множество брызг!

В мире, где живут легенды — в Урварге —, огни изменчивы, непостоянны, они кружат, убегая от Лун, чтобы не потеряться в их тумане. И тогда знающие говорят: то играют всебесцветные драконы.

Дети первого Солнца беседуют с ними, научившись языку капризных искр, уносятся ввысь на мерцающих звёздами спинах. Драконы не находят страха в глазах друзей: те помнят своё предназначение и знают верный путь, в их душах нет сора, им подвластны чудеса. А чудо не взимает платы; исступление, жертвы и страдания ему не нужны.

«Я помогу тебе, — говорит дракон. — Я научу тебя летать! Только верь даже не мне, и не тому, что говорят другие, — поверь себе и улыбнись. Только улыбнись, и, обещаю…»

Человек убегает в страхе, с ненавистью бросает камень в гибнущую тень. Или отвечает: «Тебя нет, есть только звёздное небо».

«Ты веришь в небо?» — удивляется дракон.

«В небо верят все, но лишь дурак поверит твоим обещаниям. Всем известно: люди не летают».

Дракон опускает веки и возвращается к Лунам, хотя они очень холодные.

— И это тоже история чьей-то жизни?

— Хм… Нет. Это я прочёл в свитке старых преданий, который мне подарил знакомый зимень.

Хин поставил на пюпитр скрижали с нотами. Дверь отворилась, в комнату вплыл Сил'ан, направился к контрабасу и свернулся кольцами у окна в горячих солнечных лучах. Мальчишка окинул взглядом давно привычную картину и отвернулся, но стоило ему поднять руки с колен, как голос уана распорядился:

— Токката ми минор.

Юный Одезри замер:

— Тебе же нравится Моцарт.

— Может у меня измениться настроение? — капризно осведомилось уже пригревшееся существо.

— Да, но попробовал бы ты просить, а не требовать, — попытался втолковать ему мальчишка.

— Если я не услышу токкату, то посплю в другом месте.

— Если не перестанешь угрожать, токкату ты не услышишь, — улыбнувшись, ответил Хин.

Уан задумался:

— Тогда выйди вон, — наконец, распорядился он. — Мне здесь хорошо, и подниматься я не намерен.

Мальчишка фыркнул, развернулся на подставке, соскочил с неё и остановился в шаге от нахальной змеи.

— И что же тут хорошего? — поинтересовался он, укладываясь на пол рядом.

Солнце сразу же ослепило его, и он повернулся на бок. Спину обжигал невидимый огонь, но жар можно было терпеть.

— Уж не мстишь ли ты мне? — подозрительно осведомился Сил'ан.

— За что бы? — с искренним удивлением отозвался Хин.

— Я не люблю, когда ты так близко. И ты это знаешь.

— А ты догадываешься, как заставить меня исчезнуть.

— Есть несколько способов, — недовольно протянуло дитя Океана и Лун.

— Но только один, при котором тебе не придётся двигаться, — подсказал мальчишка.

— Как жестоко и хладнокровно ты используешь мои слабости, — пожаловался Келеф.

— Неубедительно, — оценил рыжий упрямец.

Сил'ан тяжело вздохнул, признавая поражение.

— Сыграй, пожалуйста…

Мальчишка неторопливо поднялся:

— Право, это не составило труда, — заметил он.

Чёрная змея ухмыльнулась и довершила:

— … партию клавесина из первой части концерта, [24] И.С. Бах. Бранденбургский концерт номер 5 (BWV 1050), ре минор. Allegro. В течение концерта у клавесиниста имеется масса возможностей показать качество игры. В особенности сложна длинная виртуозная сольная каденция в первой части. Многие исследователи видят в этом концерте первоисточник жанра сольного клавирного концерта. который ты сейчас разучиваешь.

Хин застонал.

— Каждый раз, как ошибёшься или сфальшивишь — начинай сначала, — бодро напутствовал его уан.

Орур отворил дверь хижины. Увидев на пороге мальчишку, он медленно поднял брови и демонстративно посмотрел на широкое оранжевое Солнце, тонувшее в песках. Хин смущённо кашлянул.

— Я знаю, что опоздал, — молвил он.

— На два часа, — медленно и раздельно выговорил старейшина.

— Простите, — мальчишка поклонился.

Орур недовольно хмыкнул:

— Сегодня заниматься с тобой я уже не буду. Не годится на закате.