Джулия Смит - Мудрец острова Саре

Атайя присела на корточки рядом с ним, откинув накидку, чтобы не мешала.

— Тебе здесь нравится? — спросила она, обведя комнату рукой.

Николас повесил голову и начал дергать себя за волосы.

— Они никогда со мной не разговаривают… кроме маленького мальчика. И голоса, — добавил он, и Атайя вздрогнула. Это голос Мудреца, который совращает его, подбивая на убийство. — Они почти все злые, все время смотрят на меня.

— Хочешь пойти со мной? Я заберу тебя туда, где ты сможешь отдыхать, и никто не будет на тебя злиться.

Он поднял глаза, и они медленно засияли, как рассвет. Но не успел он дать ответ, как снаружи послышались голоса и забренчали железные ключи.

— Это мой друг, — сказал Николас и вскочил на ноги. Он тотчас забыл предложение Атайи и промчался мимо нее, чтоб поприветствовать гостя.

Принцесса замерла и почувствовала, что ее силы недостаточно окрепли, чтобы доверить свою жизнь заклинанию невидимого покрова, который может не сработать. Она подобрала юбку и выскочила из комнаты в узкий проход у платяного шкафа — излюбленное место для пряток, куда они с Николасом залезали в детстве, если не хотели купаться или подвергать себя другим ужасам, придуманным взрослыми. Атайя зарылась в складки несчетных платьев и камзолов взрослого принца, которые ныне словно насмехались над своим владельцем. Она оставила узкую щель. Куний мех щекотал нос, и пришлось отодвинуть его, чтобы не чихнуть.

Сначала грубый мужской голос предупредил об осторожности, а женский безропотно поддакнул. Последний принадлежал няне Мэйлена — мистрис Анне. Затем щелкнула закрывшаяся дверь, и последовал поток детской болтовни: мальчик рассказывал об олене, которого убил на охоте отец. Атайя улыбнулась, слушая его: маленький принц считал, что это самый большой олень на свете, чуть ли не крупней замка.

У Атайи уже начали затекать ноги, когда она почувствовала, что достаточно окрепла для защитного покрова. Ждать больше нельзя, а то Анна может решить, что ребенку пора идти спать.

Приблизились шаги, мимо щели прошли два человека, загородив на секунду свет: один коренастый и старый, другой — с запутанными волосами в широкой одежде.

— Ваше высочество, — послышался успокаивающий голос Анны. — Вам пора пить поссет.

Зашелестели тяжелые стеганые одеяла, послышалось тихое ворчание пожилой женщины, которая укладывала спать ребенка — ребенка двадцати двух годов от роду.

Сейчас.

Накинув невидимый покров, Атайя выбралась из потайного места. Николас лежал посреди подушек, над ним склонилась няня, поднося неглубокую чашу к его рту. Принцесса медленно подкралась сзади. Если б она была видна, брат заметил бы ее. Однако, судя по легкости в костях, заклинание подействовало. Николас молчал.

Как можно осторожней Атайя вошла в сознание Анны и стала напевать, как тяжелы ее веки, совращая мыслью, как хорошо было б немного вздремнуть, убеждая, что с Николасом и Мэйленом за это время ничего не случится, не надо беспокоиться.

Вымотанная за день мистрис быстро поддалась воздействию принцессы. Она опустилась, зевая, на табурет рядом с кроватью и через минуту, засопев, погрузилась в сон.

Разделавшись с ней, Атайя вернулась в соседнюю комнату, где Мэйлен тихо играл с деревянными солдатиками. Незримая, она проскользнула мимо и неслышно заперла дверь, ведущую в коридор. Теперь не важно, сколько человек охраняют опочивальню принца: до отбытия их никто не потревожит.

Атайя сняла невидимый покров и подошла к принцу. Она заглянула в его глубокие карие глаза — почти как у Дарэка, только способные на прощение. На них падали песочные волосы — черта Сесил. Уже не младенец, а маленький мальчик, сменивший платье на миниатюрный камзол из черного бархата и рубашку из тонкого белого льна.

— Привет, Мэйлен, — прошептала она, опускаясь на колени для разговора тет-а-тет.

Сначала Атайя испугалась, что стражники за дверью услышат ее голос, но потом решила, что они примут ее за мистрис Анну. Лучше позаботиться о том, как бы не напугать ребенка: Богу известно, чего ему наговорили про нее.

— Ты помнишь меня? Я твоя тетя Атайя. Очень давно тебя не видела.

У Мэйлена округлились глаза, но не от страха.

— Папа говорит, что ты дьявол, — выпалил он.

В свои четыре года мальчик еще не познал королевской дипломатичности. Атайя улыбнулась. Впрочем, Дарэк не сделал этого в двадцать девять.

— Боюсь, твой папа ошибается.

Мэйлен выпятил нижнюю губу.

— Нет, не ошибается! Король всегда прав!

Атайя поморщилась.

Тебе лучше изменить это убеждение до того, как ты сам станешь королем, мой маленький племянник, — подумала она.

Сесил с Мозелем не зря считают, что он слишком долго находится под влиянием Дарэка.

— Жаль, что ты так думаешь, — опечалилась она. — Мы раньше были друзьями, помнишь? Это я подарила тебе этих деревянных солдатиков.

Мэйлен замолчал, рассматривая доказательства.

— Ну да.

— И тогда я тебе нравилась. Что же сейчас переменилось?

Снова глубокая пауза, мальчик размышлял столь же серьезно, как взрослый над щепетильной деталью закона.

— Папа запретил. Папа говорит, ты причиняешь людям боль и заставляешь их делать плохие вещи. Он сказал, что ты навредила дяде Николасу.

— Нет, Мэйлен. Я люблю твоего дядю. — Атайя сложила руки на коленях. — Твоя мама знает. Ведь она никогда не говорила тебе, что я делаю кому-то дурно.

Это была жестокая тактика, но неизбежная. И она сработала. У мальчика задрожала нижняя губа, и он закачал головой.

— Мама так давно уехала.

— Знаю, — наклонилась вперед Атайя, настало время главного вопроса. — Хочешь навестить ее? Она так по тебе скучает.

Принц так и засиял.

— Мама здесь?

— Нет, не здесь. В другом месте. — Огорчению на пухленьком личике не было границ. — Но я могу отвести тебя туда, если хочешь. Ты сможешь увидеть маму и твою сестренку. По рукам?

Мэйлен закивал. Затем резко остановился.

— Но папа сильно разозлится.

Разозлится? — сухо подумала Атайя. — Не то слово, мой принц.

— Зато мама очень обрадуется, — продолжила она, прибегая к детской логике. — Я заберу и Николаса в безопасный уголок, где о нем будут заботиться. А затем отведу тебя к маме.

Из соседней комнаты слышалось ритмичное дыхание брата: поссет сделал свое дело.

— В дорогу, — сказала она и пошла в спальню Николаса. Мэйлен засеменил следом. — Тебе нужно просто сидеть рядом и держать меня за руку.

Однако мальчик смотрел мимо нее, на мистрис Анну, развалившуюся на табурете. Она спала, но ее голова закатилась назад, и рот открылся. Было едва заметно, как поднимается и опускается грудь, и в лунном серебре темной комнаты недвижность няни напугала Мэйлена. Он подумал, что она мертва.