Александр Лайк - Закат империй

Осознав ошибку, негодующие горожане сдержанно обругали бездушный сволочизм природы и ушли искупать свои грехи пивом. Поэтому гильдия пивоваров имела все основания считать марш протеста удавшимся.

В среде героев, оставшихся на страже народных интересов, вдруг произошел раскол. Один из героев стал сильно размахивать руками и говорить остальному народу веские слова. С рукавов слетали струйки воды и попадали народу по лицам. Народ безмолвно утирался и слушал с напряженной серьезностью. Отговорившись, раскольник безнадежно махнул рукой, подошел к транспаранту «Долой старейшин», снял полосу ткани с жердей и закутался в нее с головой, как в фидийский пуховый платок. Получилось так, будто на раскольнике сверху красным по белому написано легкомысленное «ой ста». Остальной народ, в количестве четырех единиц, взирал на него с немой обреченностью.

Дождь припустил сильнее. Раскольник неслышно взвыл, пританцовывая в луже, подбежал к окну мэрии и постучал. В окне появилась морда старшего стражника. Раскольник стал показывать ему что-то руками, с жаром подпрыгивая и часто указывая себе за спину. Стражник слушал внимательно и сосредоточенно, иногда кивая, но форточку не открывал. Народ стал нерешительно приближаться, выражая спинами покорность судьбе и стихии. За это время его осталось трое. Куда делся четвертый, Альрихт заметить не успел.

— Сударь! — негромко сказала служанка за спиной. — Завтрак готов.

Альрихт вздохнул и отошел от окна.

— Еще прибегал мальчик из Коллегии, принес письмо вам и на словах передал, что господин Клеген просят быть на большом сборе, как вам только удобно покажется. Господин Клеген рассудили по погоде и по всей жизни, что особое время сбору назначать невместно. Вот сейчас, значит, мальчики его всех оббегают и в Коллегию позовут, а как, значит, часа через два господа соберутся потихоньку, тут, стало быть, и сбор. А ежели кто раньше других дойдет, так господин Клеген велели варить пунша, грога, вадинка и глинтвейна с перцем, и чтоб побольше.

— Давай письмо, — сказал Альрихт и сел за стол.

Есть не хотелось. Вообще ничего не хотелось, даже жить. Альрихт невольно задумался мимоходом, то ли это настроение у него из-за дождя такое паскудное, то ли, наоборот, дождь покорно вторит его настроению. Впрочем, Альрихт точно знал про себя, что с великими мастерами силой ему не тягаться, а значит, вряд ли дождь станет грустить вместе с ним.

Сила набирается с возрастом и опытом. Альрихт был слишком молод для того, чтобы рождать легенды Силы. Рассказывали, что Торосанаги Туамару однажды разгневался на хамоватого трактирщика, но наказать его не успел. Земля дрогнула от гнева адепта, и негодяя привалило рухнувшей стеной. Попутно землетрясение разрушило семь городов и до сотни деревень, но выжившие не рискнули попенять мастеру. Еще рассказывали, что однажды зимой Мирти Кайбалу влюбился. Весь месяц шефим от Угарана до Делькорта цвели сады и пели птицы. В праздничную ночь Терен-Велькс в саду короля Каэнтора на розовом дереве распустился цветок дивной красоты. Знающие люди утверждали, что такое было предсказано в древних свитках, и надо понимать это, как знамение грядущего чего-то там. Король попросил августалов проверить, было ли такое пророчество. Августалы проверили, и, очевидно, выяснили, что было, потому что Кайбалу спешно отослали в пустыню Сирранион, а ректор Хурсем и мистарх дан Син приложили немало усилий, чтобы справиться с последствиями обрушившейся на Умбрет любви. Но все равно озимые померзли, сильно побило вишни, а у бирнейского омуля на хрен сбился нерест, и два года никакого улова, почитай, что и не было. И еще много чего рассказывали о великих мастерах, живых и ушедших на Запад. Но Альрихту Родефриду до легенд о Силе оставалось еще лет сто. Ну может, девяносто.

Легенды рассказывали о его Мастерстве.

Это Альрихт из пламени свечи соткал подвенечную накидку для дочери короля Гедемаха. Это Альрихт вопрошал песчинку о скале, которой та раньше принадлежала. Это Альрихт уговорил росу выпасть в кубок Арни Нортенийского, когда тот захотел по-настоящему свежей воды. И самое длинное в мире заклинание произнес тоже Альрихт. Он говорил четыре часа без перерыва, ни разу не сбился, ни разу не ошибся, ни разу не промахнулся, и выполнил один то, с чем раньше опытные маги справлялись вчетвером-впятером, за пару дней, и с очень солидными затратами энергии.

Альрихту хватило света солнца.

Вот почему в двадцать два года Альрихт Родефрид был гроссмейстером Коллегии Таинств. А стапятидесятисемилетний Вюр Клеген — только ученым секретарем.

Но над Фенгеблатом шел дождь, и у гроссмейстера было отвратительное настроение. Ему очень хотелось впасть в сосредоточение и разогнать облака к сучьей маме.

— Что наверху, то и внизу, — сказал он ворчливо.

Служанка непонимающе посмотрела на него.

— Сливок, сударь? — на всякий случай спросила она.

— Все, что творится над Фенгеблатом, потом падает в Фенгеблат, грустно сказал Альрихт, расправляя салфетку. — Давай сливки.

Облака нужно было разогнать, просто необходимо. Эти проклятые облака сводили его с ума, доводили до бешенства. И дождь, монотонно барабанящий в карниз, мешал думать. И хлюпающие, чавкающие, булькающие и журчащие звуки, доносившиеся с улицы, невероятно раздражали. А сил — ударить в небо огненным кулаком и разнести весь этот туманный хлам в клочья, до горизонта! — не было. А на сосредоточение не было времени. И главное, не было права. Пока еще не было.

— Завтра, — пообещал он себе вслух, — завтра.

— Сударь?

— Ничего, это я не тебе. Письмо давай.

В письме, как и следовало ожидать, не было ничего интересного. Сводка по положению на вчерашний вечер, несколько маловажных справок, копия доноса… Еще один донос на Ирчи Морену. Чем он всем так не угодил, бедняга Ирчи? Талантливый, умный, самостоятельный… наверное, это как раз и огорчает великодушных коллег. Да, господа, на Морене демонстрировать великодушие трудно, он в нем не нуждается. Так что остается единственный выход: облаять человека, а уж потом великодушно простить.

Альрихт с некоторым интересом просмотрел донос. Ну, что там на этот раз? Что еще удалось придумать?

На этот раз фантазия денунциатора не испытывала радостного возбуждения свободного полета. Она трудолюбиво работала махалками, но полет получался приземленный и неинтересный, над самыми лужами. Вчера вечером, оказывается, коварный Морена, предварительно защитив канал, просвечивал что-то в южной Сенейе. Как известно, еще в шестнадцатый саир капитан Ник Уртханг, наш соперник и вообще изверг рода человеческого, прибыл в первый промежуточный лагерь, каковой находится как раз в Южной Сенейе. Вот и спрашивается, что там высматривал коварный Морена, а если честно шпионил во благо Коллегии, то отчего не доложил по инстанции? Не следует ли это понимать так, что у помянутого коварного Морены с помянутым столь же коварным Уртхангом сделался заговор и интрига?