Елизавета Дворецкая - Весна незнаемая. Книга 2: Перекресток зимы и лета

Рядом с Ветром Полуночным встал другой парень – румяный, с золотистыми волосами, и от него веяло теплом. Увидев Громобоя, он радостно улыбнулся ему и тряхнул кудрями.

– Ветер Полуденный! – сам определил Громобой.

– Мы с твоим отцом всегда товарищи были! – весело откликнулся Ветер Полуденный, и его свежее дыхание несло запахи летних трав. – Каждую весну мы с ним вместе на битву выходили, Зимерзлины племена разбивали, красное солнышко в мир выпускали!

– А со мной пойдешь? – спросил Громобой.

– Как не пойти! Притомились мы здесь, у Деда в рукавах сидючи. Пойдем с тобой. Правду говорю, братья?

Он огляделся, и Громобой увидел поодаль еще двух парней. У них волосы были русые, сероватые, у одного левая щека румяная, у другого – правая.

– Ветер Восточный! – назвался один.

– Ветер Закатный! – эхом откликнулся другой.

– Пойдете со мной?

– Пойдем!

– Ну, ступайте! – Сам Ветровой Дед пошевелился, приподнялся, и всех пятерых покачнул исполинский порыв ветра – невидимый, неощутимый, но такой сильный, что устоять было невозможно. – Ступайте!

Ветровой Дед выпрямил голову, его борода и волосы встали дыбом, а низкий голос загудел:

Голос Ветрового Деда звучал все гуще и гуще, вздымался все выше и выше; голос этот наполнил и захватил все существо Громобоя. Песня будила его внутреннюю мощь, сила ветров заставляла каждую жилку трепетать и рваться к делу. Не помня себя, Громобой ударился оземь и взмыл вверх, подброшенный своей неистовой силой: четыре мощные конские ноги готовы были нести его через весь свет, от края неба и до края, не расплескав и не уронив этой силы. С ликующим ржанием он рванулся вперед и краем глаза увидел по бокам еще четырех жеребцов. В вороном он сразу узнал Ветер Полуночный, в белом угадал Ветер Полуденный, Закатный и Восточный обернулись гнедым и серым. По их шкурам пробегали белые ледяные искры, синие тени облаков, розовые отблески заката; буйные гривы развевались длиннее самих тел, и кони мчались по прозрачной тверди воздушной тропы, высекая белые искры и рассыпая громовые раскаты по поднебесью.

Громобой первым ринулся вниз по склону ветровой горы, с восторгом ощущая беспредельность своей силы, неудержимую быстроту своего бега. Грудью разрывая на бегу плотные ветра, не чувствуя никакой твердой опоры под копытами, да и не нуждаясь в ней, он летел и летел все быстрее, и четыре брата-ветра мчались за ним, будто его собственные крылья. А Ветровой Дед гудел им вслед свою песню, и она стлалась им под ноги, прокладывая дорогу:

Громобой мчался вниз, вокруг него гудел исполинский лес, склоняясь в смертной битве с ветрами, ревели бури, хлестали дожди и секли метели, буйные ветры выгибали спины и вдруг становились морскими волнами, обдавая его влажной освежающей пеной. И через всю эту круговерть он скакал все вниз, вниз, и воздух вокруг делался все легче и теплее, ближе была земля, и он ощущал на своей горячей шкуре ее живое дыхание. Копыта стучали по лесной земле с корнями, потом по траве, потом он вдруг встал как вкопанный – прямо перед ним было подножие горы, затянутое синими тучами. А выше поднимались стены города, озаренные внутренним золотым светом, как будто там, за стенами, жило в плену само солнце.

Когда на том месте, где был Громобой, вдруг взвился в воздух рыжий конь, княжна Дарована в испуге отшатнулась и упала бы, если бы ее не подхватили сзади. Она не верила своим глазам – только что там был человек, за каждым движением которого она следила с напряженным вниманием надежды, веры и любви – и вдруг конь, дикий конь, огненный вихрь! «Не он, не он!» – отчаянно кричало все ее существо. Громобой исчез, просто исчез, а на его месте бесновался могучий зверь, живая молния! По площадке катились мощные волны жара, снег с шипением плавился под копытами живого огня. Яркий блеск рыжей шкуры, вихрь черной гривы, пламя глаз, мощные движения коня – это была живая буря, это буйствовал пробудившийся бог!

С диким ржаньем конь рванулся к берегу озера, и стук его копыт гулким громом раскатился над мерзлой землей. Он бросился с обрыва в воду и пропал; в тот миг, когда он коснулся воды, над озером вспыхнуло кольцо яркого золотистого света. Раздался шумный всплеск, по озеру пробежала широкая волна, и все стихло, даже сияние погасло, словно конь-молния унес его с собой в глубину.

А толпа молчала и не двигалась, потрясенная: кого не держали ноги, тот так и сидел на снегу, не смея пошевелиться. Подобный исход поединка никто и вообразить не мог, это было больше, чем удавалось сразу осознать.

Изволод остался лежать на площадке поединка, и поначалу на него не обращали внимания. Потом к нему подошли жрецы, стали осматривать, пытались поднять. Дарована бросила на него растерянный взгляд, как будто соперник Громобоя в поединке мог объяснить ей, что случилось. Он-то знал, что произошло, что послужило толчком к чудесному превращению, но никому и ничего он больше не мог объяснить! Он был мертв, его грудь была раздавлена ударом тяжелых широких копыт, а голова разбита.

– Не смотри, маленькая моя, отвернись! Не смотри! – приговаривал князь Скородум, заслоняя от нее тело, которое жрецы пытались поднять.

В святилище стоял шум, все говорили и кричали разом.

– Чудо, чудо! – вопили в одном конце.

– Оборотень, оборотень! – твердили в другом.

– Знак Перуна!

– Злое волхование!

– Скажи ты, Повелин, что это такое!

– Что мы видели? За кем верх остался?

– Боги выбрали того, кто им угоден! – ответил жрец. Руки его дрожали, и, стараясь это скрыть, он изо всех сил сжимал ладонями свой посох с коровьей головой. – Не девицу выбрали боги, а бойца. Вот он и ушел в город Стрибожин. Сам биться будет. Перун и Макошь его призвали!