Лейн Робинс - Маледикт

Лицо Маледикта под маской было суровым; губы, прикрытые маленьким бархатным перышком, сжимались все плотнее по мере того, как он оглядывал залу, по одному отсеивая вельмож в личинах. Джилли заметил, что мало кто из придворных, даже якобы неузнаваемых, осмеливались встретить взгляд Маледикта.

— Янус будет на возвышении вместе с Арисом, — сообщил Джилли. — Ты знаешь, в какой маске?

— Неужели ты думаешь, что маска способна скрыть его от меня?

Королевский помост превратился в улей, бурлящий жизнью; забегали, засуетились лакеи. За их спинами, за серебристыми шторами, виднелось поредевшее семейство Ласта. Арис, весь в торжественно-белом, тем не менее, надел черные нарукавные повязки; маска его символизировала Печаль.

Адиран сидел справа от отца, на троне королевы, где его хрупкая фигурка казалась совсем крошечной, гномьей. По обе стороны от Адирана, высунув языки, на толпу взирали мастиффы. Принц то и дело бросал им разные лакомства, которые собаки ловили на лету. Лакей, неуклюжий от волнения, запутался в собственных ногах, и Хела выбранила его утробным, внезапным лаем. Ади хихикнул и потянул собаку за уши, придерживая другой рукой маску. Это была полумаска из белого атласа, отороченного синим, которую принц все норовил сдвинуть на лоб, ероша волосы.

Позади Адирана, облокотившись на высокую спинку трона, стоял голубоглазый человек в маске пса. Ади поднял голову и тявкнул, подражая Хеле с удивительной точностью. Янус в очередной раз поправил маску на лице кузена. Потом поднял глаза и, встретившись взглядом с Маледиктом, улыбнулся.

— Вы танцуете? — спросил женский голос над ухом Маледикта; ладони легли ему на плечи, дыхание коснулось затылка.

Несмотря на сладость слов, в голосе, который Маледикт узнал сразу, слышалось напряжение. Юноше даже смотреть не понадобилось на эту маску.

— На каком же основании, леди? — спросил Маледикт, оглядывая ее костюм — близнец его собственного, хоть и не по цвету. Тогда как перья Маледикта были черны, что совсем не соответствовало случаю, Мирабель нацепила белоснежные перья; белый цвет, кстати, снова вошел в моду. Клювастую маску возле глазниц украшали рубины — единственная искра цвета, которую Мирабель себе позволила. И даже волосы Мирабель были белы от пудры.

— Подумайте, как чудесно мы будем смотреться вместе, — проворковала Мирабель, стараясь завлечь Маледикта.

— Неужели это важнее вражды и злобы? — Несмотря на беззаботный вид, Маледикт насторожился при ее появлении. Он не забыл, как в Джекел-парке ни с того ни с сего подчинился этой интриганке, словно взгляд ее обладал способностью гипнотизировать. Сейчас Маледикт чувствовал примерно то же самое.

— Бесконечно, — отозвалась Мирабель, протягивая руки. Маледикт ошибся, решив, что рубины были единственным цветным пятном: ногти на открытых, без перчаток, пальцах Мирабель накрасила красным лаком, как обычная шлюха.

Маледикт резко отвернулся — и обнаружил на своем пути раскачивающееся зеркало. В нем отражался Янус: он склонился к руке какой-то молодой женщины и с улыбкой пригласил ее на танец под одобрительным взглядом Ариса. Рядом ослепительно-белым красноглазым призраком в зеркале возникла Мирабель, и вот уже их руки сплелись; танец начался.

Они танцевали молча, Маледикт старался не поддаваться нараставшему ощущению, что он — не более чем тень Мирабель, и что разума у него не больше, чем у тени… Наконец Маледикт собрался с силами и хрипло сказал:

— Что тебе нужно?

— О, вижу, ты обрел дар речи, — пропела Мирабель. Ее губы изогнулись в одобрительной улыбке. — Я была уверена, что у тебя получится.

— Обрел дар речи, волю и чувства, — ответил Маледикт. Он силой заставил себя остановиться и высвободил руки. — С тобой покончено…

— Не будь смешным, — сказала Мирабель, осторожно проскальзывая назад в его объятья, словно это был флирт между фигурами танца. — Ты спрашиваешь, что мне нужно? Ничего ужасного, чтобы ты так хмурился. Я лишь хочу помогать тебе. А помогая тебе, помогать и себе. Наша общая цель… — Глаза Мирабель потемнели, когда он сжал ее руку так, что хрустнули тонкие косточки. Однако Мирабель и бровью не повела.

Маледикт спросил:

— А что у нас общего? Ничего .

— Почти все, — возразила Мирабель.

Они двигались дальше, маска к маске; Маледикт спутал шаги, узнав в Мирабель отражение Ани, — и ничего не ответил. Она улыбнулась ему сладко, плотоядно, и проговорила шепотом, почти прижимаясь к его груди:

— Ты думаешь, что завершил свою миссию, выполнил условия сделки? В то время как смерть Ласта наступила не от твоей руки, а от руки твоего пылкого возлюбленного, который украл у тебя убийство?

На один миг Маледикт ощутил сочувствие к Джилли, который не уставал твердить ему о необходимости соблюдать осторожность. Только подумать — чтобы Мирабель говорила подобные вещи в присутствии короля, среди свидетелей, чтобы она вообще знала … Маледикт вздрогнул, вдруг усомнившись, кого держит в объятиях. Мирабель, злоязычную ведьму, или Саму Ани? Перья, белоснежные и угольно-черные, льнули друг к другу, шептались заговорщицки.

Мирабель склонилась, обдав щеку Маледикта своим горячим дыханием, и сказала:

— Медиумы видят богов во сне сквозь тусклое окошко; однако я — одна из избранных Ани, и я… я вижу во сне тебя. Я видела тебя в размытых тенях сна, видела, как вы с Иксионом убили его.

— Как же притупилось твое остроумие, — проговорил Маледикт. — Ты вздумала развлекать меня рассказами о событиях, которые я сам пережил. — От волнения у Маледикта пересохло во рту. Когда-то он отчитал Джилли за то, что тот видел его во сне; гораздо невыносимее была мысль, что на такое способна и Мирабель. Не будь они в центре внимания всего общества, он выцарапал бы ей глаза, чтобы она не видела его, вырвал бы ей язык, чтобы не говорила о нем.

— Не надо горячиться, — ворковала Мирабель. — Иксион оказал тебе услугу, добив Ласта, известно тебе о том или нет. Разве не благо — держать Ани так близко, у самого сердца? Она осыпает такими дарами… — Глаза Мирабель закрылись, затрепетали ресницами, снова распахнулись — рыжие глаза с красной окантовкой, словно перенявшие часть кровавого великолепия рубинов. — Она дарует все, что ни попросишь — а нужно всего-то позволить Ей проникнуть так глубоко, как Она пожелает. Захваченный своей ничтожной страстью к Иксиону, ты попросил у Ани слишком мало. Мой совет прост. Откажись от своей любовной привязанности и обратись к власти.

— Ты говоришь такие вещи, — сказал Маледикт, — что начинаешь казаться мне сумасшедшей. — Сквозь кружение танца, блеск зеркал, шорох перьев он почувствовал мрачный взгляд Джилли.

— Зачем ты притворяешься дураком? — удивилась Мирабель. — Мы родня, птенцы черной вороны. Будь со мной заодно, стань моим товарищем, и мы сможем поступать, как пожелаем. Ведь каждый будет понимать, что его жизнь в твоих или моих руках — и это понимание ты прочтешь в глазах жертвы. Разве не заманчиво?