Марина Дяченко - Корни камня

Потом Регина вскинулась. Проронила сквозь зубы:

— Даже если тебя притащат в цепях… Я хочу тебя видеть.

Экран погас. Барракуда стоял неподвижно, и Ивар видел спину его, темную спину, одну только спину.

Потом Барракуда медленно повернулся — Ивар успел закрыть глаза. Он дышал глубоко и ровно, изо всех сил стараясь, чтобы не вздрагивали веки; Барракуда прошел мимо — Ивар слышал, как пощелкивает пол под его подошвами. Потом, будто только теперь заметив спящего мальчика, вернулся и остановился рядом — Ивар не шелохнулся.

Потом он почувствовал руку на своем запястье. Холодные пальцы улеглись на пульс — и Ивар сразу же понял, что разоблачен. Мгновенно и просто.

Рука Барракуды сжалась чуть сильнее — Ивар тут же вспомнил железную, до хруста в костях хватку.

— Не бойся, — сказал Барракуда шепотом. — Все будет… хорошо.

Ресницы Ивара моментально намокли, но он упрямо не открывал глаз:

— Ненавижу…

— Меня?

— Ее… Ее, она…

Душный запах кожи и сладкой косметики обрушился на него так явственно, что захотелось зажать нос. У нее круглые розовые губы в обрамлении чуть заметных золотых волосинок. Она такая…

Его организм отреагировал парадоксально и стыдно. Еще не успев ни о чем подумать, Ивар обеими руками закрыл… то место, где внезапно и непристойно напряглась стремительно взрослеющая плоть.

Горячий толчок крови; он разом забыл обо всем.

Пленение и возможная смерть — да разве можно сравнивать эти мелочи с этим жутким — до онемения — парализующим стыдом?!

На глазах Барракуды… На глазах врага, и если сейчас последует насмешка, Ивар просто не переживет…

Долгая секунда прошла в жгучей красной темноте.

Потом на затылок ему опустилась жесткая ладонь; полежала, не то небрежно, не то ободряюще, потрогала горячее ухо…

И соскользнула прочь. Без единого слова.

Утром Ивара водворили обратно в комнату, оставив без внимания его слабый протест. Барракуда был занят и даже не взглянул в его сторону.

Прошедшая ночь казалась Ивару длинной, как резиновый жгут; время от времени он задумывался — а был ли он свидетелем разговора или разговор приснился ему?

Черный Камень уходил корнями в самое сердце земли. Отношения трех людей тянулись корнями в толщу лет, в немыслимые для Ивара глубины — в далеко-до-дня-его-рождения.

«Я знаю… знал твоего отца много лет», — обмолвился однажды Барракуда. НАСТОЛЬКО знал? ТАК много лет?!

Размышления его были прерваны насильственным образом — явился Генерал. Постоял на пороге, будто давая Ивару возможность самому догадаться о причине визита; потом ненатурально усмехнулся:

— Город… Очень настойчиво вызывает. Пойдем, посмотришь на папу…

Ивар почему-то испугался.

…Очень много людей. Наверное, весь Поселок — полторы сотни…

На той стороне телемоста тоже много. Военные, сановники, все как один с вытянутыми в трубочку лицами…

Ивар искал глазами отца — и не нашел. В центре перед экраном стояла Регина — неузнаваемо преобразившаяся. Абсолютно бесстрастное лицо, ясные глаза, ровный голос:

— Здесь представительство Города.

— Здесь Поселок, — медленно отозвался Барракуда, и Ивар снова видел только его спину.

— Здоров ли мальчик? — спросила Регина холодно.

Ивара подтолкнули в экрану, и он наконец-то увидел отца — где-то в стороне, маленького, будто ссохшегося, равнодушного, с совершенно пустым, отсутствующим взглядом. Ивар быстро отвел мгновенно намокшие глаза. Дотянуться бы сквозь экран, обнять бы…

И он стал смотреть в пол, в железную заплатку, поблескивающую круглыми спинками заклепок. Представительство Города возбужденно гудело за спиной бесстрастной Регины; люди Поселка молчали, будто выжидая.

— Условия не выполнены полностью, — сообщил наконец Барракуда. — Вы хотите что-то сказать по этому поводу?

— Город принял решение, — голос Регины больно отозвался у Ивара в ушах. — Ваши условия вообще не могут быть выполнены.

Пауза. Глухая вата, залепившая Ивару уши. Тихий ропот за спиной, громче, громче, невыносимо громко…

— Не понял, — голос Барракуды оборвал шум и возню обескураженного Поселка.

— Придется понять, Коваль. Мнение большинства определено — Город не может выполнить ваши условия, так как это необратимо подорвет его безопасность. Это финансовый, энергетический… и психологический удар. В данном случае жизнь одного ребенка ложится на весы против тысячей жизней — и среди них тоже есть дети. Слишком высокая цена…

ЦЕНА.

Кровавое месиво вместо неба. Покрытые копотью чаши Весов. Вот он, этот голос: ЦЕНА.

Регина все еще говорила, перед глазами Ивара поблескивали железные заклепки пола, и слова с экрана лезли в уши подобно железным заклепкам:

— Вам предоставляется выбор, Коваль. Либо вы выдаете ребенка… Либо Поселок со всеми обитателями прекращает существование. Информация для людей Поселка: всем без исключения объявляется амнистия. Всем будет сохранена жизнь и свобода, жилье и право работать по специальности — однако Кай Коваль должен быть выдан командованию Города в наручниках. Взываю к благоразумию людей Поселка…

Ивар знал, что надо поднять глаза и посмотреть на отца. Надо… Но голова клонилась все ниже, и тогда он сделал вид, что просто считает заклепки. Как интересно… Семь, восемь, девять…

— Взываю к совести людей Поселка! В вашей власти остановить катастрофу. Вот документ, заверяющий условия полной и безоговорочной… Иначе…

За спиной у Ивара кто-то рассмеялся — будто металл скрежетнул о металл. Короткий свист. Громкое слово — то самое, любимое ругательство Барракуды, грязное ругательство, смачно изреченное тонким женским голосом.

— Хорошо, — сказал Барракуда тихо, и Поселок за его спиной замер, как неживой. — Ладно, — при звуке этого голоса Ивару опять представилась разъяренная кобра. — Ультиматум? Очень плохо. Очень плохо и очень ошибочно. Очень жаль. Ивар!!

Ивар вздрогнул и сбился со счета. Железная рука ухватила его за плечо:

— С первым залпом атаки… Да что там, с первым же крейсером в нашем небе я убью этого мальчика. Здесь, перед экраном, на изумленных глазах отца… Да, Онов?!

Ивар все-таки поднял голову. Отец его сидел неподвижно, губы его апатично шевелились — без звука.

— У вас три дня, Коваль, — бросила Регина. — Через три дня мы атакуем.

— Онов, ты слышишь меня или нет?! Она выжрала твою душу, эта женщина, она выпила твою волю, ты что, не видишь, как губят твоего сына?!

Онов медленно поднялся. По обе стороны моста затаили дыхание.

Командор постоял, покачиваясь, как пьяный, то и дело бессмысленно поднося ладонь к лицу; потом неуклюже повернулся к экрану спиной и, волоча ноги, двинулся прочь. Люди Города поспешно расступались, образуя широкий коридор; Командор двигался, будто в густом киселе — так плотно облепила его тишина.