Макс Фрай - 78

А потом… Потом оставалось только вытянуть из жертвенного ягненка все, что можно — деньги, дом, машину. И вдобавок насладиться его бессилием и отчаянием.

Вот только одного они не учли — пожизненное заключение не означает невозможность снова обрести свободу. А из ягненка со временем может вырасти зверь.

Алекс потянулся — с наслаждением человека, хорошо выполнившего работу, и по змеящейся между камней тропинке неспешно двинулся вниз. Город он обойдет стороной и вернется сюда только через пару месяцев. Этого времени будет достаточно, чтобы Рамон вначале стал осторожен и пуглив, а затем слегка расслабился. У каждого интригана и манипулятора всегда есть один грех — он уверен в том, что уж им-то манипулировать невозможно.

На этом он и будет пойман.

Поравнявшись с заброшенным виноградником, Алекс с сожалением посмотрел на крошечные зеленые кисти, прячущиеся под листьями. «Изабелла» пока только давала завязь. Он вернется сюда, когда ягоды начнут осыпаться.

Вернется, чтобы начать новую охоту.

Говорит о том, что какой-то важный этап внутреннего становления очень удачно подходит к концу. Предлагает совершить усилие и перейти на новый уровень (не следует забывать, что Принцесса Чаш курирует внутреннюю работу, состояние сознания, эмоции).

Предостерегает от душевной ленности и самодовольства. Призывает не слишком полагаться на талисманы и не увлекаться ритуалами — о чем бы ни шла речь в каждом конкретном случае.

Будучи живой девушкой, Принцесса Чаш оказывается сущим ангелом, этакой Золушкой, которая способна молча, терпеливо делать свое дело. При этом у нее легкий характер — чувственность, нежность, эмоциональная свобода; зависть и ревность ей, как правило, совершенно чужды. При наихудшем раскладе она может оказаться ленивой и чересчур самовлюбленной — только-то.

Все знают, что нет ничего, кроме города.

Город заканчивается где-то за зеленым поясом, за линией лесопарков, вполне пригодных для прогулок и пикников. Дальше никто не ездит — по крайней мере, своим ходом. Потому что зачем ездить, если все равно там ничего нет. Поэтому как именно заканчивается город, никто не знает.

Некоторые говорят, что он окружен глухой стеной.

Я в это не верю. Это как-то слишком глупо. Наверняка нашелся бы кто-нибудь, кому стена показалась бы вызовом, поводом попробовать через нее перелезть или заложить взрывчатку. Так что вряд ли.

Еще говорят, что трава и деревья просто вдруг обрываются в бесконечное ничто, в невообразимую пустоту.

В это я тоже не верю. В то, что кроме города ничего нет, верю — а в это не верю. Все-таки это как-то уж слишком, бесконечное ничто — в нескольких десятках километров от центра.

Лично я думаю, что там просто стена тумана — идешь в ней, идешь, а ничего не меняется. Постепенно начинаешь забирать влево — или вправо, не помню — и приходишь снова в лесопарк.

Иногда, правда, я думаю, что стена может быть не туманной, а прозрачной. Но тогда получается, что за этой стеной должно быть что-нибудь видно. И значит, есть что-то кроме города. А на самом-то деле ведь ничего нет, все знают.

Но это если своим ходом пытаться выйти. А если через турфирму, то можно куда угодно поехать. Хоть в Москву, хоть на Бали, хоть в Антарктиду. Хотя зачем бы — в Антарктиду? А на Бали ездят. Или там в Турцию, у кого на что денег хватит. Заказывают в турфирме поездку, в назначенный день прибывают в их офис с багажом — и отправляются на свою неделю или две, куда заказали.

Никто не знает, как.

Те, кто ездил, рассказывают про поезда, самолеты, автобусы. Якобы их в турфирме сажают в автобус и везут куда-то — на вокзалы какие-то, в аэропорты. И отправляют. И потом встречают и привозят обратно. И все как положено — фотографии, сувениры, прочая ерунда.

Но я не верю. Анна верит, а я нет.

Я думаю, их там просто усыпляют в этих турфирмах, погружают в анабиоз на оплаченный срок и приделывают им ложные воспоминания. Про Египет, про Канары, про что угодно. Пятизвездочные отели, экскурсии, моря и океаны… Чепуха это все. Как могут где-то быть океаны, если нет ничего, кроме города?

Но откуда-то, говорит Анна, берутся же все эти иностранцы, которые бродят по городу с фотоаппаратами? Которые спрашивают дорогу, покупают дешевую сувенирную мелочь, заполняют летом кофейни на променаде? Они же тоже как-то приезжают в город — а потом уезжают?

По-моему, это все местные, отвечаю я Анне. Откуда мы можем знать, что их не наняли на такую работу — ходить по городу с глупыми лицами и изображать туристов? А что, очень просто: переодеть, загримировать, научить говорить с акцентом — и никто их не узнает. Вон хоть мой сосед сверху, совершенно блеклый тип — приклеить ему усы, нацепить темные очки и поднатаскать его бубнить «sorry» — и я сам объясню ему, как пройти к музею, не узнав в нем соседа.

Анна расстраивается, когда я так говорю.

Анне думает, что из города можно уехать.

Мне-то повезло, я нигде не был — а Анну в детстве родители возили в такие вот турпоездки. И бракоделы из турфирмы ухитрились ей подцепить к ложным воспоминаниям про какой-то другой город еще и ностальгию. Теперь ей хочется туда снова. Насовсем. Жить.

Ну не анекдот ли — жить в городе, кроме которого ничего нет, и рваться в другое место?

Мне очень жалко Анну.

Я пытаюсь уговаривать ее, что наш город очень красивый, что в нем хорошо, что у нас есть здесь друзья — но она говорит, что за каждой моей фразой слышит только одно: больше все равно ничего нет.

Одно время она даже раздумывала поехать в турпоездку и сбежать, отделиться от группы, остаться там, куда ее привезут — но это верная смерть, так я ей и сказал. Кома. Очень просто. Она пролежит в анабиозе свой оплаченный срок, а потом не очнется, и ее сдадут в общественную больницу.

Она испугалась, и какое-то время все было тихо и спокойно. Мы гуляли по знакомым улицам, сидели в любимых кафе — и я думал, что все наладилось и теперь так будет всегда.

А потом появились слухи, что люди уезжают. Вот так вот берут и уезжают. Продают свои дома и покидают город.

Я-то не поверил, но Анна заволновалась. Стала выяснять, расспрашивать — и узнала, что есть такие турфирмы, которые помогают уехать насовсем. Это, конечно, дороже, чем турпоездка, но зато потом не возвращаешься.

Я сперва думал, что она поблажит и успокоится, но когда уехал один наш знакомый, я испугался. За Анну. Я же так и знал, что она просто с ума сойдет.

Я хочу уехать, твердила Анна, я не могу здесь больше жить, я хочу уехать, давай поедем куда-нибудь в другое место, это же возможно, ты видишь, возможно, надо просто решиться — и уехать, и все станет по-другому, не так, как раньше, я уже не могу как раньше, я хочу по-другому…