Вероника Иванова - Право быть

— И что же серебро смогло поведать обо мне?

— Немногое. В сущности, оно всё время повторяло одно и то же. Ты разрушаешь всё, к чему прикоснёшься. Правда...

Возможно, именно так и следует выражать мою суть. Хотя зверёк польстил мне: разрушаю не всё и не всегда.

Но мы сделали многозначительную паузу, значит, следует переспросить:

— Правда?

— Оно уверяло, что может каким-то образом повлиять на эту способность. И, похоже, выполнило своё обещание, ведь никаких разрушений не последовало.

Да, выполнило в полной мере. При этом, разумеется, не поведало, что и как осуществило. Не стало и пытаться играть вещами.

— Но вопросы всё равно остались без ответов, ведь так? И почему же ты теперь расспрашиваешь меня, а не серебро?

Женщина раздражённо выдохнула, но не стала лукавить:

— Оно больше не говорит со мной.

Вот как? Интересная новость. Даже не могу сказать, большe тревожная или приятная.

— Неужели обиделось? Наверное, ты что-то сделала не так.

Из-под вуали раздалось задумчивое:

— То, что случилось, не могло случиться... Ни с тобой, ни с ним.

Ясно. Танцор, наизусть знающий все необходимые па, вдруг споткнулся на полушаге и затрясся, как паралитик. Стрела, выпущенная из лука, полетела опереньем вперёд. Клинок, вместо того чтобы наносить раны, заживил уже имеющиеся. Мир встал с ног на голову? Нет. Он всего лишь повернулся к тебе следующим своим ликом, сестричка.

— А что должно было случиться? По-твоему?

— Ты должен был почувствовать себя свободным. Полностью. Свободным до того предела, когда приходит страх.

Да, должен был. Но на твою беду испугался я гораздо раньше. Когда понял, что для меня свобода означает одиночество в пустоте. И для этого мне не нужно было смотреть в единственное око Ка-Йен, не нужно было лезть в глубины собственной души, как настаивала чёрная луна. Достаточно было всего лишь оглядеться вокруг и увидеть свои следы на песке времени. Одни лишь свои следы.

— А ты сама испытывала чувство такой свободы?

Она помолчала, потом резко мотнула головой, словно отказываясь отвечать на заданный мной вопрос, и продолжила:

— Страх настолько сильный, что в сознании не остаётся ни одной мысли, кроме мольбы о спасении из безграничного океана, в котором ты постепенно растворяешься... И тогда прихожу я, чтобы предложить гибнущему спасение. Так былое самого начала, так повторялось каждый раз, пока не появился ты.

Интересно, сколько именно человек приходило на берег чёрного озера? Сколько «освободившихся» бродит по подлунному миру? Они ведь все покорны тебе, сестричка. Как рабы? Почти. Но ты или твои предки оказались удивительно прозорливы и выбрали самый правильный путь.

Любое существо, очутившееся на грани смерти, будет испытывать сильные чувства к своему спасителю, неважно, ненависть или любовь. А чем сильнее страсти, тем легче осуществлять влияние, не так ли? Когда ты приходила к жертвам Ка-Йен, они могли проклинать тебя или признаваться в любви, но прежде всего они боялись, а страх открывает двери души надёжнее и проще, чем прочие ключи.

Они впускали тебя в своё сознание, пусть даже надеясь потом, когда ужас смерти уйдёт прочь, снова стать хозяевами самим себе. Они позволяли тебе войти, и ты входила. Чтобы остаться навсегда.

А у моего сознания уже была хозяйка.

— Мне просто не хотелось быть свободным.

— Наверное. Хотя я не могу понять почему.

Потому что я и так был свободнее некуда. Но что гораздо важнее, я не боялся умереть. И сейчас не боюсь, хотя близок к смерти, как никогда раньше.

— А вот серебро внутри тебя... Оно захотело стать свободным. Но ведь это невозможно!

Сколько негодования и почти детской обиды в этом возгласе... Неужели действительно случилось нечто из ряда вон выходящее?

— Почему?

— Потому что освобождения могут возжелать только живые, а оно... Оно же мёртвое!

В какой-то мере. И если это единственная причина, то... Всё предельно просто.

Лунное серебро, превращённое в жидкость магией, приобретает только подобие жизни. Пробравшееся в плоть вместе с водой или пищей, оно не получает даже подобия и, когда осознает безысходность своего положения, охотно помогает живому существу сойти с ума и покончить с собой, чтобы... Попробовать начать всё сначала и надеяться на удачу. А в моей крови серебро получило возможность именно жить. Оно разделило со мной мою жизнь, мои чувства, мои ощущения и впервые стало по-настоящему живым. Но старые привычки слишком сильны, и когда раздался братский, или, вернее сказать, сестринский, зов, зверёк откликнулся, не понимая, к чему приведёт доверчивость. А потом...

Я ведь чувствовал: с ним происходит что-то неладное под пристально-чёрным взглядом Ка-Йен. Я остался узником, а серебро освободилось? Похоже. Но от чего? Иглы по-прежнему сидят в моём позвоночнике, значит, память осталась при зверьке. Больше не отвечает говорящей? Может быть, потому, что свободу получило сознание серебра? Свободу от слов, окончательную и бесповоротную?

И словно подтверждая мои предположения, женщина произнесла:

— Оно больше не говорит со мной. Но оно всё-таки слышит и, значит, способно получать и исполнять повеления. Можешь считать, тебе повезло, а вот твоему другу...

Она встала и подошла к Боргу, застрявшему где-то на границе между сном и небытием.

— Ему повезёт меньше.

Полы накидки чуть раздвинулись, пропуская вперёд затянутые в перчатки кисти рук.

— Эй, проснись!

Приказ заставил вздрогнуть даже меня, хотя предназначался другому, а по телу великана прошла отчётливо заметная судорога. Веки Борга раскрылись резким и наверняка болезненным рывком, но рыжий не попытался встать или вообще шевельнуться. Пробует оценить обстановку? Скорее всего. Хотя могу себе представить, что он чувствовал в момент пробуждения, попрощавшись с сознанием и вновь вернувшись в мир по приказу одного и того же господина.

— Я нечасто доверяю своего питомца чужим рукам, но следующего восхода луны ждать несколько дней, а держать тебя в глубоком сне дольше опасно, вдруг и вовсе не проснёшься, поэтому...

На левой ладони женщины замерцала горсть лунного серебра.

— Это ничуть не больно, не бойся. Всего лишь холодно.

Крупинки струйкой потекли из одной ладони в другую, потом обратно, двигаясь словно по собственной воле, всё быстрее и быстрее, пока не стало казаться, что они слились воедино, превратившись во что-то вроде ленточки или... Змейки.

— Но такой большой и сильный мужчина не боится холода, ведь верно?

Она накрыла одну ладонь другой, а когда убрала в сторону, змеи не было, оставалась прежняя горсточка серебра.

Женщина чуть нагнулась над лежащим Боргом и дунула, сдувая крупинки с ладони, словно пыль. Вот только пыль норовит повисеть в воздухе подольше, а не устремляться вниз к лежащему телу, подобно оголодавшему гнусу...