Макс Фрай - Русские инородные сказки - 6

— А ты, Ведьма, можешь обращаться ко мне на «вы».

— Могу. Но не хочу. Я сказала, иди сюда!

— Тебе надо — сама подойдешь.

— Нет, — ласково улыбается Ведьма. — Это ТЕБЕ надо.

Мельник, немного поразмыслив, с недовольным ворчанием встает и подходит к Ведьме.

— Ближе. Наклонись.

Ведьма шепчет что-то мельнику на ухо, мельник покрывается нервными красными пятнами.

— Угрожать?! Мне?!

— Я не угрожаю, я предостерегаю, — обольстительно улыбается Ведьма.

— Есть! — тихо вскрикивает Принцесса, вскакивает на ноги и порывисто целует мельника в липкие губы. Мельник отшатывается. Принцесса стоит, раскачиваясь, как пьяная.

— Я же говорила, пятая порция будет лишней, — сердито шепчет ей Ведьма.

— Я… все в п’рядке… мне… нехорошо…

Принцесса зажимает рот и убегает за боковую дверь.

Мельник развязывает пояс и заглядывает за край штанов. Долго придирчиво изучает, снова перепоясывается.

— Ну, вроде все как было… Сколько с меня?

Ведьма снова шепчет на ухо.

— Чегоо?!

— Тяжелый случай, — пожимает плечами Ведьма, — с осложнениями. Можете проверить по прейскуранту.

— Да пошла ты!

Мельник швыряет на стол кошелек.

— Здесь даже больше, чем вам полагается, если по справедливости. Совсем охамели бабы… Ничего, и на вас управу найду! Я бургомистру пожалуюсь!

— Последний на сегодня!

Ведьма открывает дверь и впускает последнего посетителя. Это довольно-таки уродливое мохнатое чудовище.

— Ну, здравствуй, — говорит Принцесса.

— И ты здравствуй, — отвечает чудовище. — Узнала?

— Узнала.

— Так вы знакомы? — Ведьма с радостным удивлением переводит взгляд с Принцессы на чудовище и обратно.

— Знакомы, — медленно кивает Принцесса.

— А-га… — Ведьма задумчиво кусает большой палец. — Ну так я ставлю диагноз?

— Да, пожалуйста. — Чудовище привычно подходит к койке и ложится на свежую бумагу. Ведьма делает пассы руками и восхищенно присвистывает.

— Вот это класс! Десятый уровень, не меньше!

— Вообще-то, двенадцатый, — уточняет чудовище. — Вот справка.

Ведьма читает справку, поворачивается к Принцессе и разводит руками.

— Ничего не могу поделать. Поцелуй искренней и верной любви, иначе никак.

— Сволочь! — выкрикивает Принцесса, целует чудовище, с размаху влепляет ему пощечину и выбегает вон.

Прекрасный Принц спускает ноги с койки и философски пожимает плечами.

— Да, — задумчиво произносит Ведьма. — А вы действительно знакомы.

— С детства, — отвечает Принц.

— Поцелуй искренней любви, вот так, без подготовки… первый раз вижу.

— Конечно. В прошлом году здесь была другая ведьма, такая чернявенькая.

— Ага, я здесь работаю всего восемь месяцев.

Ведьма возвращает Принцу справку и выписывает еще какие-то бумажки. Принц расплачивается.

— Проклятия двенадцатого уровня дорого стоят, — небрежно замечает Ведьма.

— Все что заработал за год, — соглашается Принц. — Зато нашел настоящего специалиста, с гарантией. Заграничного.

Натягивает кольчужные перчатки, поправляет на поясе меч.

— Ну, мне пора. Гонять орков, успокаивать неупокоенных… пока есть силы и здоровье. Буду копить на новое заклинание.

— Так и живете? Один поцелуй в год?

— Иногда реже, — вздыхает Принц. — Так и живем.

Всю ночь снилось что-то беспокойное: какие-то острые предметы, падающие лоскуты свинцово-черного неба, выпирающие из-под земли рваные обглоданные корни, осколки кирпича, глубоко въевшаяся в ладони ржавчина.

Проснулся затемно.

Посмотрел на часы. Вспомнил, что во сне много было звуков, механическое скрежетание, гудки автомобилей, сирены… Ворочался, но не мог проснуться окончательно, под эти раздражающие звуки и заснул в конце концов и вот только проснулся.

В кране чуть прохладная вода с заметным привкусом хлорки.

Набрал чайник, вскипятил, насыпал в керамический чайник заварку, подождал пять минут. Пока ждал, чистил зубы, потом смотрел в окно, потом слегка оделся.

За окном было пустынно и спокойно.

Выпил чай, еще чуть-чуть оделся, вышел из квартиры.

Лето, жара уже с утра, а днем живые, понятно, позавидуют мертвым.

Угораздило его поселиться в этих местах.

Зимой можно остекленеть от холода, а летом — ну вот как сейчас.

Хорошо хоть машин не видно пока. А то и так дышать нечем.

Впрочем, можно пойти на озеро, раз выходной.

Он и шел туда, на озеро.

По дороге на озеро в который раз подумал, что называть это огромную территорию, залитую водой, озером — уж как-то слишком не по рангу. Тут уж скорее море. Но так повелось почему-то.

Шел, и непонятно было, почему так тихо.

Так бывает, когда очень рано или когда во сне — как будто все уехали.

Погрузили пожитки, собрали семьи, завели свои видавшие виды авто и, в лязге и грохоте, снялись со своих мест. Уехали. Никто не знает куда.

Это была первая догадка. Действительно уехали.

Предварительно всех оповестили, а про него то ли забыли, то ли он сам не вспомнил.

Вот же насмешка судьбы: всю жизнь, с детства, мечтать о таком — и вот на старости лет, когда, наоборот, нужны, хотя бы гипотетически, окружающие с их столь же гипотетической заботой, — теперь-то их и не стало. Следы покрышек на старом растрескавшемся асфальте, оброненные в спешке вещи, так и оставленные лежать посреди дороги (старые детские игрушки, кухонная утварь, какие-то обломки (видно, шкаф упал и развалился), почерневшие от времени книги и прочая дребедень), разве только звуковых следов не осталось. (Медленно исчезающий дребезжащий звук — все тише и тише; эхо переклички: «Когда уже тронемся?»; кособокое громыхание автомобильных шеренг; прочий гул.)

И так уж случилось в то утро, что все исполнялось как по заказу, — вдруг явился откуда-то звук, те самые звуковые следы.

Кто-то оставил на обочине, а может быть, случайно обронил — диктофон. Диктофон был старомодный, кассетный, с магнитной пленкой, которая вечно зажевывается в тугую нить или просто осыпается от ветхости; теперь таких уже давно не делают.

Пленка сильно шуршала, дорожка на записи петляла, отчего звук начинал плыть, голос то почти совсем пропадал, то появлялся опять — это было похоже на саундтрек ко всеобщему бегству. Столь же непонятный и в чем-то бестолковый саундтрек. Идеальный саундтрек — как если бы случайно забрел в вестибюль строящейся станции метро не с чем-то шумным и грохочущим в наушниках, а, например, с оперной арией, или грохотом копыт по степи, или пением мексиканских индейцев.

Сначала он почему-то предположил, что на пленке будет рассказ о том, почему все ушли, но это оказалось совсем другое, нечто безумное и не относящееся к делу. Потом он решил, что так даже лучше — история произошла, ну и ладно. Отчего оно все так случилось, конечно, интересно, но уже не важно, можно обойтись. Другое дело — рассказ незнакомого человека, который неожиданно придавал глубину и четкость всей картинке исхода.