Вероника Иванова - Право учить. Работа над ошибками

— Да. Правда, не представляю себе, где и зачем он находится.

— Несколько раз на протяжении своей жизни каждый дракон приходит в Зал Свершений, чтобы... держать мир.

Звучит незатейливо.

— Держать?

— Следить за густотой Прядей и, если понадобится, делиться своей плотью. Но для таких дел прежде всего необходимо самому развоплощаться.

— Полностью?

Ксаррон вскинул брови:

— Почему это тебя удивляет? Конечно полностью. Мы оставляем доступную зрению и осязанию форму, взамен получая возможность быть сразу везде и...

Заканчиваю фразу:

— Нигде.

— Верно.

— Значит, попадая в Зал, вы перестаёте существовать?

— Именно. Перестаём существовать как телесное воплощение. Собственно, всё, что ты видишь, не более чем игра, подаренная нам богами в награду за послушание. Даже сейчас, разговаривая с тобой, я нахожусь не только здесь, Джер, но и во многих других местах. Обидно знать, что тебе уделяет лишь сотую долю внимания?

— Не обидно, а...

Болезненно. Обижаться нет смысла, замысел небожителей не изменишь. Ни в отношении драконов, ни в моём личном отношении.

— Награда, говоришь?

— И весьма завидная, — подтвердил кузен. — Потому что жить многими жизнями сразу — хорошо, а обзавестись своей собственной — куда лучше!

— Но как же другие живые существа? Они ведь не зависят от вас?

— К счастью, не слишком сильно, всего лишь ходят по сотканному ковру. Именно поэтому ты легко можешь видеть на Изнанке каждое из них.

— Значит, всё, что я вижу, всё, что могу ощутить, это... И ты — тоже?

— И я. — Улыбка на губах Ксаррона стала немного печальной. — И твоя сестра. И моя матушка. И много других. Но не ты сам.

— Потому что внутри меня Пустота?

— Да. Прости.

Покорный покой в голосе кузена заставил моё сердце скорбно сжаться. Он просит прощения? У меня? Нет, вряд ли. Тогда, должно быть, у себя самого. Да, именно — он наверняка не хотел посвящать меня в семейные тайны, не мог предположить, что я нырну на Изнанку и увижу то, чего нет. То, что не должен был видеть.

— Ксо...

— Хочешь спросить ещё? По-моему, я всё уже разъяснил.

Да, и вполне доходчиво. Теперь понятно, что именно происходило во дворе усадьбы: Элрон наполнил своими желаниями ту часть плоти мира, которую составлял. Немудрено, что мир охотно принял изменения! Он на несколько минут стал самим собой, и только. Стал самим собой... Фрэлл!

— Да, всё. Кроме одного. Если я не являюсь частью мира, то... Зачем я вообще нужен? Просто вытаптывать и вытирать Гобелен, нити которого — ваши тела?

Ксаррон кивнул:

— И за это тебя очень многие из нас не будут любить. Почти все. Может быть, вообще все.

Какая уж тут любовь! Получить на свою голову родственничка, который мало того что нахлебничает, подошвами грязных сапог шаркая по драгоценному ковру, так ещё и норовит из шалости и по глупости нитки пообрывать...

Меня следовало убить. Нет, не так: мне нельзя было позволять рождаться. Если бы от моей воли хоть что-то зависело! Не спросили, выдернули из небытия, приволокли в мир, наполненный ненавистью и страхом. Ради чего, скажите? Почему я должен был сначала страдать от недостатка знаний, а теперь мучаюсь от каждой новой порции, и с каждым разом всё сильнее? Было бы легче, если бы можно было ненавидеть. Но ненавидеть весь мир? Глупо. Бессмысленно. Опасно. Проще ненавидеть только себя. Ненавидеть в то время, когда хочется... Любить.

— Ксо, драконы всегда открывают свои чувства именно так?

— Конечно. Собственно, это единственный пригодный для нас способ. Но разве нужен другой?

Понимаю, что не нужен! Но меня беспокоит совсем иное. И беспокоит очень сильно.

— А я могу считаться драконом?

Кузен настороженно сдвинул брови:

— Что за глупый вопрос? Ты и есть дракон.

— Но тогда... Если я захочу рассказать о своей любви... Ты же сам говорил, моя плоть не является частью Гобелена, верно? Что же произойдёт?

Тяжёлый медленный вздох. Короткий взгляд, брошенный на пальцы правой руки, вновь покрывшиеся гладкой кожей.

— Ничего хорошего. В общем-то, уже произошло.

— Когда?

Ксаррон спрыгнул на пол террасы, вполголоса разговаривая сам с собой:

— Любопытно, куда делась Шеррит? Она должна была бы, как один из Пред-Хранителей, дождаться, пока влюблённые вдоволь налетаются, но поспешила уйти...

— Ты не ответил!

Глаза кузена сверкнули в вечернем сумраке грустной зарницей:

— Нужен ответ?

— Да.

— Он тебе известен.

— Ксо, не увиливай!

— Что ты почувствовал, когда увидел Шеррит? Что подумал? Только честно.

А стоит ли лукавить? Тем более при всём желании не смогу подобрать других слов:

— Я сразу подумал: вот женщина, которой доверю рождение своих детей.

— Ох...

Он отвернулся, скрестил руки на груди и опустил голову.

— Что-то не так, Ксо?

— Всё так.

— Раз ты вздыхаешь, произошло нечто неприятное, уж это я знаю точно!

— Ты не виноват, Джер, запомни твёрдо. Не виноват.

Нажим в голосе кузена заставил меня насторожиться ещё больше:

— Да в чём?!

— Ты предложил Шеррит любовь. Свою. И сделал это, как подобает дракону, вот только...

— ЧТО?

Я схватил Ксаррона за плечо и развернул, чтобы видеть лицо кузена. Спокойное, слегка удивлённое и до невозможности печальное лицо.

— Мир начал принимать порождённые тобой изменения. Догадываешься, как они выглядели?

Какие изменения может вызывать Пустота? Разве что...

— Нет. Неправда. Этого не могло быть.

— Прости...

— Мне нужно подумать.

— Конечно.

Глаза отказываются видеть, уши наполняются странным глухим гулом, похожим на звук течения реки, но что может течь внутри меня? Только кровь. Горячая, почти обжигающая. Она приливает к коже, раскаляя плоть, и в то же время глубоко внутри начинает расти снежный ком горечи. Что будет правильнее: сгореть или замёрзнуть? Не знаю. Но нужно сделать выбор как можно скорее, иначе разорвусь пополам.

Древесная кора — не мрамор, упирается в лоб гранями бороздок, только сильнее горяча и без того пылающую кожу, зато шершавая боль дарит ощущение реальности, пусть небольшое, еле заметное, но с ним дышится чуть легче. Хотя есть ли смысл продолжать дышать?

Мне не нужно было возвращаться. Никогда. Чем дальше я держался бы от своих родичей, тем дольше мог бы жить, погруженный в нелепые, наивные, но безопасные заблуждения. А бежать следовало ещё до совершеннолетия. До первого приобщения к знаниям. Правда, в те времена я и представить не мог, как это сделать, а самое главное, зачем куда-то бежать.

Теперь поздно. Возможно, мне ещё предстоит встретиться с более сокровенными тайнами мироздания, только я не хочу встреч. Больше — никаких. Если бы можно было отгородиться от мира... Нет, не удастся, потому что Эна желает играть и не позволит своей любимой игрушке мирно спать в кладовой.