Вероника Иванова - Право учить. Работа над ошибками

— Считаешь?

Если для меня подобное утверждение верно, почему оно должно нарушаться для всех остальных? Мужчина — даритель, но нужна и другая сторона, та, что примет и сохранит дар. Вот только мне нечего предложить, кроме пустого места. Совершенно пустого.

— Позволь напомнить: я всё видел своими глазами. И видел, как она... — В горле образовался комок. — Согласилась услышать.

Элрон удивлённо вскинул подбородок.

— Почему ты так сказал?

— Как?

— «Услышать». Почему?

— Но ведь ты сам спрашивал её, разве нет? Согласна ли она услышать слово, которое...

Никогда не мог предположить, что черты лица способны сменить столько выражений в считанные мгновения. Казалось, они просто рассыпались на пылинки и закружились в безумном вихре, завершением которого стало слегка обиженное понимание.

— Ксо, как всегда, был прав.

— В чём?

— Ты подходишь на роль Со-Хранителя лучше, чем многие другие.

— Разве сложно услышать?

— Иногда и вовсе невозможно.

Да, так тоже бывает. Но для меня не существует иного пути. Все Пряди мира, подаренного тобой Лорит, протянулись в те минуты через меня, пронзив насквозь, и не удивительно, что я с точностью ощущал колебания каждой из них.

— Рад, что смог помочь.

— А ещё Ксо прав в том, что ты совершенно не умеешь врать.

И он туда же... Ну, семейка! При всём внешнем несходстве, внутри — почти близнецы.

— Хочешь сказать, не изображаю нужной степени восторга?

— Ты выглядишь так, будто только что похоронил собственную любовь.

Вот в чём, в чём, а в прямоте признаний Элрону не отказать: не пощадит никого. И в проницательности. Тем более...

— Может, так оно и есть. Какая разница?

Чешуйки на широких плечах приподнимаются и опускаются, играя бликами в лунном свете:

— Никакой.

— Это всё, о чём ты хотел сказать?

Он задумывается, почти ощутимо перебирая мысли, как монеты в шкатулке; мне даже призрачно слышится их звонкое шуршание. Но когда приходит пора ответа, с губ кузена срывается яростное: «Какая тварь посмела?!», потому что мгновением раньше движение воздуха вокруг нас остановилось. Совсем.

— Эл?

Поток проклятий на Старшем Языке со скоростью по сотне слов на вдохе и по две — на выдохе: такое жалко пропускать, но наблюдать, как гнев заставляет чешую брони наливаться огнём молний, рассекающих грозовое небо, весьма неуютно.

— Объясни, что случилось?

Новое путешествие к истокам родословной, сначала собственной, потом — всех известных небожителей, ещё один заход, чуть покороче, и Элрон всё-таки оборачивается, а я тут же начинаю жалеть, что отвлёк его от ругани: лицо кузена осунулось, став похожим на клинок.

— Как только узнаю, кто, изнич...

И тут он вдруг замолкает, растерянно глядя на меня, как будто осознает некую истину, пока ещё недоступную остальным. В считанные мгновения из облика кузена уходит малейшая тень юности, остаётся дракон, разменявший не одну сотню лет.

— Да что стряслось?!

— М-м-м... Ты ничего не чувствуешь?

Вопрос задан слишком серьёзным тоном, чтобы быть легкомысленно отброшенным. Пытаюсь прислушаться к ощущениям. Вроде всё, как и раньше. Тихо? Но так и было. Немного давит в груди, но после всех треволнений можно ожидать и прочего ухудшения здоровья. Хотя воздух кажется излишне густоватым. Но может быть, собирается гроза? Переступаю с ноги на ногу и слышу тонкий хруст. Ветка? Нет, я стою на моховой подушке. Тогда что же?

Опускаюсь на корточки и провожу рукой по... хрупкому, как льдинки, и такому же острому мху. Фрэлл! Я бы поверил в подобное, будь на дворе стужа, но не в разгар лета!

Поднимаю голову:

— Эл?

Кузен раздувает ноздри, всматриваясь куда-то в неожиданно сгустившиеся сумерки. Перевожу взгляд в том же направлении и начинаю понимать: такой ночи не бывает. Не может быть, потому что даже самая кромешная темнота всё равно живёт и дышит, а не наползает безмолвной и убийственно холодной стеной.

— Что всё это значит?

— У нас мало времени. Нет, не у нас. У меня. Но если хочешь знать... Это пустотная сфера — самая надёжная на свете ловушка. Из неё невозможно выбраться.

— Совсем?

— Никто не пробовал. Вернее, пробовали, но... Не рассказали, как получилось, потому что... Не выжили.

Замечательная новость! Драгоценная, что же ты молчишь?!

«Признаться, я немного удивлена... Или даже не «немного»... Чтобы кто-то прикоснулся к древнему оружию, столько веков презираемому и запертому в самых глубоких кладовых памяти... Уму непостижимо!..»

Говори яснее: что ЭТО такое?

«Её создали ещё до первого Разрушителя, очень и очень давно... Об имени умельца позволь умолчать, он благополучно сгинул при посредстве своего же детища, а если вкратце припомнить действие... В Пласте выбирается слой, из которого насильственно выжигаются Пряди в количестве, достаточном, чтобы создать сильное разрежение... Но оставленное без изменения формы пространство довольно быстро возвращается к своим первоначальным качествам, если же свернуть его сферой, образуется участок, отделённый от прочего мира со всех сторон стенкой Пустоты...»

Но пространство ведь всё равно постепенно принимает прежние свойства?

«Именно, принимает... Оно начинает сжимать область разрежения, пока... Не раздавит полностью, но всё, что оказалось внутри сферы в самом начале, погибнет, потому что...»

Сжимаясь, слой Пустоты будет становиться всё толще, всё разрушительнее, и в результате поглотит оказавшихся внутри.

«Да, любовь моя... Такими ловушками много баловались в древности, пока не решили обзавестись Разрушителями, и жизнь каждого дракона вдруг стала бесконечно бесценной...»

То есть этим чудовищным способом драконы убивали...

«Себе подобных...»

Пресветлая Владычица... Ну конечно! Когда у одного сокровища много владельцев, каждый стремится урвать себе кусок побольше, а что для этого нужно сделать? Верно — избавиться от лишних претендентов. Отсечь, загнать в угол, смять Пряди в бесформенный комок... Жестоко. Чудовищно. Расчётливо. Но кто и, главное, с какой целью решился на совершение убийства подобным образом?

— Эл, у тебя есть враги?

Недовольное бурчанье отвлечённого от серьёзных дел:

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что кто-то хочет убить и, скорее всего, тебя, ведь моя смерть не принесёт Домам ничего хорошего.

Он зло дёрнул подбородком:

— Не знаю. Таких, чтобы опустились до запретных знаний... Вряд ли. Но это уже неважно.

— Почему?

— Нас не хотят убить. Нас уже убили.

А ведь верно. Убили. И никто во внешнем мире даже не может предположить, что происходит сейчас на крошечном пятачке земли, убывающем с каждым вдохом. Когда всё закончится, останется только небольшая лысая вмятина в земле да обломанные ветки ближайших сосен.