Далия Трускиновская - Аметистовый блин

Он посмотрел на часы. Близилось время перерыва, которое он мог использовать по своему усмотрению. На сей раз у Сережи в планах было прокачать спину и ноги. Хорошо прокачать, по старой, но действенной системе. Сперва два разогревающих подхода, потом – пять с нарастающими весами. И чтобы Вадик на самых последних повторениях чуточку помогал.

Чемпионат-то близился… И двое из пяти возможных соперников качались тут же, в этом зале, так что Сережа мог сравнивать кондиции и делать прогнозы. У него самого тренировочный процесс до сих пор шел по плану – вот только мистика не вовремя встряла.

Сережа вздохнул. Какие там спина и ноги… Вылез из тренировочных штанов, влез в джинсы. Вылез из дырявой фуфайки, влез в свитер. Обулся. В последнюю секунду вспомнил, что нужно выключить чайник. Для атлета, не успевшего толком позавтракать, это было мучительно…

– Вадь, я по делам, – сказал он, выйдя в зал, студенту. – Всех выгони, закрой, ключ – как обычно.

Походка у Лилианы была неторопливая. Ведьма торжественно несла себя – да так, что у всякого встречного возникало желание уступить дорогу. Может, и потому, что столкновение с такой массой чревато, съехидничал про себя Сережа, сметет с пути и выкинет на проезжую часть одним движением бедра. Поэтому Сережа застал ее на остановке под навесом. Она только что упустила троллейбус, потому что пробежать пятнадцать метров было ниже ее достоинства. Так, во всяком случае, решил мужественный атлет, которому никогда не приходилось бегать на высоких каблуках.

Подошел следующий троллейбус. Из него посыпалось множество пассажиров через переднюю дверь, но через заднюю вошли всего двое.

Лилиана, распихивая вылезающих, сунулась через переднюю дверь и, сопровождаемая громкой руганью, пробилась-таки вовнутрь. И это уже достаточно удивило Сережу, но совсем остолбенел он, когда ведьма, пройдя троллейбус из конца в конец, исхитрилась выскочить из задней двери буквально на ходу.

Сережа спрятался за стойку навеса, чтобы не попасться ей на глаза. Это было для него все равно, что прятаться за палку от швабры. Однако Лилиана и не поглядела в его сторону. Она высматривала следующий троллейбус – и, когда он прибыл, проделала с ним такой же трюк.

С третьим не вышло. Сережа не сообразил посмотреть, какие цифры несли на себе два предыдущих, но третий явно ходил по иному маршруту – пассажиров из него вышло немного, а вошло – дай Боже. Поняв, что ведьме уже не удастся за полминуты проскочить его насквозь, Сережа вошел вместе с законопослушными пассажирами через заднюю дверь в то время, как Лилиана ломилась через переднюю.

С высоты своего роста он наблюдал за тем, как она протискивалась к задней двери, наступая всем на ноги и не извиняясь.

Что-то было в этой странной деятельности не только целенаправленное, но и осмысленное. Сережа только не мог понять – что.

Ведьма проскочила мимо него, даже не посмотрев, что за великолепный мужчина посторонился перед ней, тщательно отворачиваясь. Это Сережу несколько задело. Он допускал, что у Лилианы дурной вкус и ей нравятся дохлые и щуплые, но делал поправку и на то, что эта склонность, возможно, вынужденная и развилась потому, что настоящий мужчина никогда не обратит внимания на ее пышные формы. Умом он все понимал – но недоумевал. Не так часто ездят в городском транспорте мужчины с обхватом бицепса более полуметра – могла бы и глянуть украдкой…

Тут Сережа вспомнил, как Лилиана, снимая с него венец безбрачия, усадила его, раздетого по пояс, на табурет и что-то выделывала сзади, даже не пытаясь к нему прикоснуться. Великолепно развитый торс (одна широчайшая мышца чего стоила, а прекрасный рельеф заднего пучка дельтовидной мышцы, а высоко вздымающаяся трапециевидная?!?) служил образцом для юных атлетов в тех случаях, когда Сережа при них разоблачался и демонстрировал идеальное позирование. Не говоря уж о чемпионатах, когда каждое его появление на помосте приветствовалось воплями фанатов и потрясенным молчанием жюри. Положительно, у этой женщины был самый дурной вкус, какой только возможен.

Лилиана вышла из троллейбуса на следующей остановке, Сережа – впритирку к ее спине, уверенный, что она не станет оборачиваться. И таким образом они прочесали еще четыре троллейбуса.

За это время Сережа сделал кое-какие наблюдения.

Лилиану совершенно не интересовал интерьер транспорта. Допустим, что в один из вычисленных девяти десятков троллейбусов упрятано некое оружие. Допустим, Лилиана по какой-то примете может опознать нужную машину. Троллейбусы изнутри отличаются разве что рекламой на стенках и цветом сидений. Ведьма же проносится, не глядя на стенки. Причем она не знает, что за ней следят. Стало быть, не играет на публику. И она действительно что-то ищет – иначе зачем бы это странное путешествие?…

Кроме того, Лилиана не обращала внимания на мужчин, зато все время вступала в мелкие перепалки с женщинами. Если ей загораживали дорогу мужчина достойного вида и женщина любого вида, она цеплялась к женщине. Хотя мужчина куда охотнее пропустил бы ее, стоило обратиться к нему полюбезнее.

Да еще эта погрузка через переднюю дверь…

В Сереже проснулось ужасное – азарт погони.

Еще примерно полчаса он садился в те же троллейбусы, что и ведьма, и выскакивал на следующей остановке, не пробивая талона. Уже чесались, собираясь рвануть в рост, кончики ушей. Сережа, обычно не экономивший на транспорте, за один этот день выполнил годовую норму по заячьему способу езды.

То ли в пятнадцатом, а то ли в шестнадцатом троллейбусе он вдруг сообразил, что к той минуте, когда истечет время перерыва, он окажется черт знает где, на краю географии, в местах, где не водятся такси. Еще какое-то время Сережа колебался – а не послать ли эту погоню куда подальше и не вернуться ли в зал, пока еще есть возможность нормально вернуться.

И тут свершилось!

Он даже и не заметил, как началось. Вроде бы молодая женщина, явно беременная, села на освободившееся место – и тут же рядом оказалась маленькая старушка, заурядная транспортная старушка, из тех, что целыми днями странствуют с пустыми кошелками неведомо откуда и неведомо куда, путаясь в ногах у спешащих людей и портя настроение затхлым запашком от своих многочисленных, вытянувшихся до безобразия доисторических кофт, надетых одновременно не менее трех. Такая-то седенькая старушка в капроновой (батюшки, когда же его на голове носили, капрон-то?…) косыночке и шоколадного цвета хлопчатобумажных чулках в рубчик, которые даже российская промышленность – и та отказалась выпускать лет тридцать назад, видно, попросила молодую женщину уступить сиденье, а женщина отказалась.