Вера Камша - Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб

– Отходить! Оглохли? Неужели неясно?!

– Приказ…

– Нет! Нет у нас приказа подыхать иначе, чем в бою!

– Давенпорт, в чем дело?

Вайспферт. Ну, если и до него не дойдет…

– Нужно уходить… Здесь смерть!

– Очень хорошо. Вверх. Живо. Сперва – «фульгаты», затем – пехота. Никто никого не ждет. Если что, вернемся. Давенпорт, вас это тоже касается.

– Нет. – «Фульгаты» поскакали вперед, кидая на Чарльза и полковника недоуменные взгляды, но не споря. Уилер тоже не спорил. Он просто остался.

– Теперь извольте доложить подробно.

– Я больше ничего не знаю. – Он больше не станет орать. Ором ничего никому не докажешь. – Если я не сошел с ума, то опасность уже рядом.

– Кони с вами согласны.

Устье ущелья, безмолвная синева наверху. Где-то враги, где-то свои, а тут…

– Давенпорт, Уилер, шагом. Дистанция – два корпуса от пехоты.

Лошади порываются пойти вскачь, лошади чуют, теперь чуют, но если отходить, то отходить последними. Как громко и глухо стучат копыта. Кость и железо говорят, камни молчат. Они притаились, они не хотят, чтобы их заметили. Пусть обойдет стороной. Их нет, они не хотят, не хотят, не хотят…

Баррикада позади, гаунау не слышно, не слышно никого. На душу точно скала свалилась. Шаг за шагом следом за ползущими бегом пехотинцами. Два корпуса. Дистанция два корпуса! Можно обогнать мушкетеров по ручью, по пестрым напуганным камням. Можно, но Вайспферт останется. И Уилер.

Захрапел и рванулся враз взмокший чалый, тишина стала совсем невозможной. Сейчас. Уже сейчас.

Чарльз еще успел крикнуть: «Спешиться! Лошадей держите!», Вайспферт и Уилер еще успели послушаться, и земля дрогнула. Тот, кто ждал, уронил занесенный века назад молот, и он обрушился на то, что счел наковальней. Раздался даже не грохот – рев. Устье ущелья корчилось, словно какой-то чудовищный уж. Клубы пыли скрыли брошенную баррикаду, начало тропы, стены, небо, солнце…

Давенпорт не понял, как вырвался чалый, не видел, куда тот делся. Лиса Вайспферта тоже ускакала, коня удержал только Уилер.

– К дереву! – Вайспферт пошатнулся и обнажил шпагу, будто прикрывая отступление. Собственно, так и было. Полковника мотало, как пьяного, их всех мотало. Вряд ли бергера слышали, но глаза есть у всех. Когда полковник стои́т, солдаты поднимаются. – Вверх, к костяному дереву!

Смерть ломится снизу, значит – наверх! Вдоль рычащего от злости и бессилия ручья. Наверх, как бы ни содрогались стены расщелины и ни срывались вниз мелкие камни и целые глыбы. Двоим мушкетерам не повезло, черный обломок снес их с тропы, но сами стены держатся… Они не сдадутся, они сами по себе, они хотят смотреть в небо, держать в ладонях воду, слушать ветер и птиц, они устоят.

– Ну, приятель, – хмыкает под ухом Уилер, – вечерком точно выпьем. После эдакой встрясочки…

О родичах Ледяного Руппи знал две вещи. То, что они есть, и то, что адмирал им хоть и нечасто, но пишет. Кальдмееры мирно жили в своем Эзелхарде, но, занимаясь почтой Олафа, Руперт несколько раз передавал столичным курьерам письма, адресованные госпоже Барбаре Файерман, обитавшей в Пушечном предместье на площади Дрянного Мальчишки. Связать имя госпожи Барбары с пистолетным клеймом лейтенант догадался, лишь найдя упомянутую площадь, уютный уголок на полпути меж Святой Урфридой и Эйной. Внушительный, хоть и лишенный изысков дом с достоинством сообщал о процветании хозяев, вывеска с ружьями и пистолетами тоже была неброской и добротной. Она не заманивала случайных прохожих, а приветствовала добрых знакомых.

Распахнулись двери, пропуская двоих покупателей с капитанскими перевязями, – оружие от Файермана ценилось, хотя Фельсенбурги и Штарквинды предпочитали мастеров подороже. Увы, будущий полковник, в которого превратился будущий герцог, мог лишь с вожделением смотреть на клейменные пылающим «Ф» пистолеты. На всякий случай – вдруг кто-то все-таки смотрит – Руппи завистливо вздохнул и заворотил Краба в проулок, где, по его расчетам, находился вход в жилую часть дома. Так и оказалось.

Для очистки совести оглядевшись, Руперт спешился и взялся за выполненный в виде ружья дверной молоток. Ленивым басом гавкнул пес, но дальше лаять не стал.

– Вам кого, сударь? – Возникшее в решетчатом окошечке женское лицо навевало мысли о пирогах и перинах.

– Я хотел бы повидать госпожу Барбару, – скромно сообщил Руппи, – у меня к ней поручение.

Лицо исчезло, что-то стукнуло, послышались шаги и новый стук. Лейтенант ждал, ничего другого ему не оставалось, разве что отправиться в запримеченную на площади гостиницу, что-нибудь проглотить и проспать дня четыре или хотя бы до вечера.

– Сударь, – раздалось из окошечка, – а вы кто?

– Лейтенант флота… Канмахер. – Нет приметы хуже, чем назваться именем мертвеца, но имя Зеппа спрыгнуло с губ прежде, чем Руппи успел подумать.

– Флота? – Теперь в окошечке торчал пожилой мужчина со злодейскими усами на добрейшей физиономии. – Э… Тогда… Чайка вьется, чайка плачет…

– Моряку сулит удачу , – продолжил Руппи. – Завязать вам «кошачьи лапки»?

О знаменитом морском узле усач слышал вряд ли, но калитка распахнулась. Руппи встречали трое – уже виденная женщина в чепце, усач и огромный слюнявый пес. Очень дружелюбный.

– Госпожа Барбара ушла в церковь, – сказал мужчина, – но господин лейтенант может подождать в гостиной.

– Сударь, – женщина внимательно вгляделась в лицо Руппи, – хотите покушать?

– Я не голоден, – соврал Руппи и ухватил себя за язык, собравшийся попросить шадди. Это в Эйнрехте-то, в мещанском доме!

– Ох… – Лицо служанки или домоправительницы стало еще добрее. – Ох, сударь, не верю я, чтоб такой молоденький и кушать не хотели. Да еще с дороги…

– Габи! – проревело из дома. – Габи, кто там?

– Ох, господин Мартин, лейтенантик такой… К госпоже… Прямо с флота и кушать отказываются…

– Накрывай, – решил за Руппи громогласный невидимка, – и давай парня сюда!

– Входите, сударь. – Габи сунула руки под фартук. – Мастер Мартин, он отец хозяину… Мастеру Штефану то бишь. Будет спрашивать, так вы громче говорите, а то он на правое ухо глуховат… Как-никак девятый десяток разменял. Франц, прими шляпу!

…Разменявший девятый десяток господин был сед как лунь и румян, как яблочко. Он восседал в кресле, несмотря на почти лето до пояса укрытый меховым одеялом. Руппи поклонился. Старик сощурился, потом неспешно снял одеяло и довольно уверенно поднялся.

– Я счастлив, – проорал он, – принимать в своем доме наследника Фельсенбургов! Габи, вина!!!

Бабушка Штарквинд была бы довольна: внук не открыл рот и не вытаращил глаза, а всего лишь еще раз поклонился.