Наталья Медянская - Ночь упавшей звезды

-- А ты мне плащ отдай, а? А уши я тряпкой замотаю...

Щазз... роскошно я буду выглядеть -- гербовая ордальонская накидка поверх драных штанов и серебряной элвилинской рубахи на пару размеров больше, чем требуется.

-- Нет уж, ты уж урон репутации еще немного потерпи... -- я опять уцепила Тальку за шкирку и толкнула к выходу из тупичка.

-- Эй, полегче ты! -- надулась она. -- Мне ступать, между прочим, больно. И вообще, мы до Дальнолесья что, пешком пойдем? Нам бы лошадками разжиться, хоть понечками...

Я утерла лицо рукавом свободной руки:

-- А, раз козе смерть. Счас выйдем на площадь да конфискуем, -- и выразительно потыкала в герб на котте -- багровый серп, вписанный в белый круг.

***

При виде дознавательницы в черном, пинающей перед собой рыжеволосую ободранку, две девицы-цветочницы в кружевных чепцах подались под высокие арки собора, поглядывая то на корзинки с последними вялыми букетами, то проверяя выручку под крахмальными фартучками. День был ярмарочный, и распродались они давно, но последний охапки -- у первой ноготков, у второй звездоцветов -- сбывать не спешили. Ведь куда приятнее торчать на праздничной площади, чем сидеть дома.

Девица с календулой легонько толкнула подругу локтем:

-- Глянь, ордальонша -- баба. Значит, дело деликатное.

Торговка звездоцветами покраснела и хихикнула.

Я слегка повернула голову в сторону красавиц, и их точно сдуло ветром. А я -- узрела у таверны с огромной вывеской "Зуб дракона" ну просто о-очень знакомую кобылку: каурую, гривастую, косящую огненным оком... я в твиллегской конюшне на нее глаз положила, да предпочла тогда белого. Я решительно пихнула Тальку туда:

-- Счас... вот эту заберем.

Мальчишка-сторож захромал навстречу.

-- Вот что, юноша, я каурую забираю, -- рявкнула я, распахивая плащ. Он испуганно ойкнул при виде алого серпа в белом поле.

-- Так она кусачая, леди!

Мой взгляд стал холоднее горных снегов. Мальчишка попятился и нырнул в двери корчмы.

Талька вырвалась и постучала себя по лбу:

-- Ну, подруга... Ты б еще фонарь ко лбу прицепила: мол, вот она я!..

Я хрюкнула, распутывая повод.

-- Ну, во-первых, эта вынесет двоих, и до Дальнолесья доскачет без устали. Да и дорогу сама найдет, к родной конюшне. Во-вторых, такую догнать -- что ветра в поле. Кобылки по осени словно летают. А в третьих, -- я не выдержала и расхохоталась, -- подозреваю я, кто на ней сюда приехал.

Талька не успела огрызнуться. Дверь таверны с грохотом распахнулась, и оттуда кубарем выкатилась растрепанная рослая блондинка в облегающем красном платье. Стиснула рыжую в объятиях и приятным баритоном завопила:

-- Сандрушка!! -- почти уронив Тальку наземь.

-- О боги! Это еще кто?

-- А-а-ай, больно.... -- менестрелька пискнула и принялась отбиваться от дылды. -- Ты меня с кем-то путаешь... я... -- она всмотрелась. -- Элвин?!

Дурачок расплылся в счастливой улыбке и, подняв рыжую на руки, закружил...

Челюсть у меня отвисла:

-- Эй! Ты ж баба! -- прошипела я. -- Поставь ее на место, болван!

-- Что ты здесь делаешь? -- млел от счастья Элвин.

-- Мгла! Давайте скорее любезничайте! А то нам на хвост все здешние инквизиторы сядут. И кнехты тоже...

Я справилась с поводом и погладила кобылку по гриве:

-- Ну, где твой хозяин? Он тоже вообще дурак? Не прибежит?

-- Вы, как всегда, любезны, -- Сианн, возникший в дверях, и не думал скрывать, что все слышал. Талька вырвалась и спряталась за меня.

-- Ну вот, -- расстроился Элвин, -- я к тебе со всей душой, скучал, ночей не спал, а ты прячешься...

Рыжая на мгновение высунулась у меня из-под локтя, прошипела:

-- Грудь поправь...

Сианн хохотнул. Элвин смущенно заглянул за лиф и потыкал тряпки. Тряпки сдались без боя и выпали к его ногам.

-- А... -- махнул юноша рукой обреченно, -- пропала красота...

Я, тихо выбранив Элвина балдой, оперлась о бок каурой. Надо было держаться, пока хотя бы не выедем из города, но присутствие защитников сделало меня бесконечно усталой и слабой.

-- Выбираться надо. Алелор, кто там еще с вами? Кони для них есть?

-- Триллве, Сандра, на конь! -- скомандовал Сианн. -- Вещунья вас свезет. А у меня еще тут дела.

Талька обиженно задышала у меня за спиной.

-- Какие дела? -- вцепилась я в будущего пасынка. -- Торус развяжется -- ховайся в бульбу! И чего ждешь? Рыжую подсади! Вишь, хромая и побитая.

Сама же взялась подтягивать стремена, радуясь, что есть за что держаться, чтобы не упасть.

-- Триллве, у меня приказ, -- Сианн закинул надутую Тальку в седло. -- Что?! Здесь Торус?

Ну, дошло, наконец...

-- Он самый. Мы его связали и бросили в камере. Чтоб рук не распускал. Слу-шай... -- мои глаза загорелись нехорошим кошачьим огнем. -- Тебя же меня послали спасать, так? И еще кого-то?.. Быстро говори! И я тебе подарок сделаю! Опасный, правда, -- я сверкнула опущенными долу глазами.

Алиелор полыхнул ответной вспышкой:

-- Не смей говорить со мной приказным тоном, Триллве!

Но подставляя ладонь под мое колено, признался:

-- В тюрьме мать Темулли. Я должен ее спасти.

-- Засунь свою гордость в задницу, -- прошипела я, глядя на него с высоты. -- Хотя нет, так ты сильней на Торуса похож.

Бросила мевретту на руки братов плащ, стянула через голову гербовую котту, отправила следом:

-- На тебе! А вот ключи и остальное, -- сунула Сианну поясную сумку Торуса и кольцо из холодного железа.

Алиелор поймал его, будто горячую картофелину, охнул.

-- Талька! -- велела я. -- Растолкуй, где мы сидели.

И когда остроухая закончила, тихо добавила:

-- Одрин мне не простит. Но ты рискни. Только время зря не теряй.

Элвилин подмигнул зеленым глазом:

-- Не потеряю! Мевретт я, или где...

Он влез в котту, пристроил сумку у пояса, отдал мне плащ и поцеловал ручку вспыхнувшей рыжей.

-- До свиданья, милые...

Я громко фыркнула и сжала колени. Каурая прянула вперед, заставив Элвина и Сианна отпрыгнуть. Я обхватила Тальку за талию, чтобы не вылетела при аллюре.

"Леший пару собрал. Один вешает, другая обзывается... Ноги моей больше не будет в Твиллеге! А Сандра? Сианн, как ты мог!" -- донесся прощальный привет "блондинки в красном". И каурая понесла нас узкой улицей, ведущей к городским воротам.

Что там было еще, и как оправдывался Алелор за свой поцелуй, нам знать не дано. А вот за свалку, устроенную в городских воротах, отвечать бы пришлось -- если бы нас нагнали, конечно.

Дорога

Около получаса каурая неслась наметом, и, похоже, трясясь на луке седла, Талька успела отбить себе все, что не отбил ей Торус. Да и сама я чувствовала себя не слишком хорошо, подташнивало и кружилась голова.

Я натянула поводья, заставляя кобылку перейти на шаг, а потом и вовсе остановиться. Звуки и запахи леса окутали меня. И лишь теперь я окончательно поняла, что мы свободны. Я закинула голову, жмурясь, сведя брови к переносице, как от физической боли. Ветерок ласкал кожу, солнце грело. Где-то вдалеке продробил дятел, хрустнула ветка под легкой звериной стопой; заскрипело, качнувшись, дерево. Пахло медом и дурманным вереском, прелью грибов, корицей засыхающих листьев. А когда глаза распахнулись, праздничный мир опалил своими красками. Осень -- золотая госпожа -- тронула рукой чубки деревьев: каймой, золотою рамой, ярким сполохом. А ветер тряхнул и перемешал цвета: густо-зеленое, рябое, багряное, темно-лиловое... И весь лес, колышущийся, словно море, уходящий к небу лохматыми вершинами; пламенем и сосновой синевой, лежал перед нами. После тюрьмы, после зеленовато-серых камней Сатвера он слепил. Он сбивал дыхание так, что кружилась голова. Я пила воздушную сладость, как родниковую воду, а вокруг нашей каурой лошадки качалась трава: мятлик, полынь, звездоцветы; высыхающая коричневая пижма, царские скипетры, гвоздики... то, что топчешь, не замечая, а оно буйствует и живет.