Марина Дяченко - У зла нет власти

— Нам пора, — я встала, чуть не опрокинув табуретку. — Максим, пошли.

— Лена, что за командный голос? — Мама нахмурилась. Петька и Димка исподтишка перебрасывались куриными костями за её спиной.

Я выразительно посмотрела на Максимилиана.

— Извините, Евгения Павловна, — Максимилиан поднялся. — Мне надо сегодня сдать книгу в библиотеку. Прямо сейчас.

— Никогда не смей так делать.

— Как?

— Не смей колдовать у меня в доме! Не смей издеваться над моими родными!

— Издеваться? Колдовать?! Лена, такому колдовству обучен любой разумный младенец…

— Ты понял, о чём я говорю, — сказала я, как отрезала. — И хватит!

В пустыне светало. На песке виднелись, не занесённые ветром, наши вчерашние следы; впрочем, какие они вчерашние, ведь здесь, в пустыне у границ Королевства, время не сдвинулось ни на секунду.

Саранча ещё заканчивает ночной переход. Но скоро уже остановится, чтобы разбить лагерь — днём варвары отдыхают, укрывшись от солнца в шатрах и палатках.

— Хватит так хватит, — пробормотал Максимилиан, обернулся чёрной птицей и взмыл в небо.

Я взлетела за ним, тяжеловато, но уверенно. Лететь навстречу рассвету — приятно; из-за горизонта показался край солнца, я прищурилась. Ветром меня подбрасывало, как лодку на волнах, впереди показалась зубчатая кромка гор, пески внизу сменились лугами, потом перелесками…

Какое оно красивое, моё Королевство. Какие синие горы, какие жёлтые и синие луга. Как живописно бегут ручьи по камням, будто нарисованные. Какими яркими белыми лентами тянется прибой вдоль морского берега… И какая страшная опасность надо всем этим нависла.

Замок некроманта щетинился башнями. Я приземлилась на самую высокую — как божья коровка на кончик чёрного пальца. Перевела дыхание.

Горело под солнцем озеро. Вода у берега волновалась. Присмотревшись, я различила колоссальное белое брюхо, то всплывавшее, то снова уходившее в глубину.

— Что там?

— Рыба-зомби, — Максимилиан на лету превратился из птицы в человека, шлёпнул подошвами кроссовок о каменный зубец. — Страж озёрных ворот.

— Почему вверх брюхом?

— Потому что дохлая!

— Где ты взял эту гадость?

— Где взял, там больше нет!

Вниз с башни вела узкая лестница. Из стен справа и слева торчали стальные штыри.

— Это зачем?

— Тут у меня будут живые мертвецы прикованы.

— Как тогда развернуться на такой узкой лестнице? Как в автобусе в час пик?

— Прикованные мертвецы нужны не для удобства, а для того, чтобы останавливать врагов. И устрашать вассалов.

— У тебя есть вассалы?

— У меня и мертвецов пока что нет, — миролюбиво согласился Максимилиан. — И хватит меня упрекать, ты ведь знаешь, кто я такой, и всё равно со мной водишься!

А что мне остаётся делать, подумала я грустно, но вслух ничего не сказала.

Мы спустились в пиршественный зал. Стояло солнечное утро; огненные шары погасли. Свет пробивался из витражных окон, узких, будто цветные ленточки. На мозаичном полу, приглядевшись, можно было различить орнамент из черепов и костей.

— Завтракать будем?

— Ты у моей мамы полхолодильника сожрал! А теперь нет ни минуты лишней!

— Хорошо. — Максимилиан уселся на трон с высокой чёрной спинкой, закинул ногу на подлокотник. — Первое: изнанка — не другой мир. Это часть нашего мира. А значит, когда мы уйдём на изнанку, здесь время не остановится. Саранча всё так же будет топать и к послезавтрашнему утру встанет у замка.

— Ясно, — пробормотала я сквозь зубы.

— Второе: на изнанке можно отыскать потерянные нити. Забытые, спутанные. Если где-то можно найти следы Оберона — только на изнанке.

— Ясно, — отозвалась я куда с большим энтузиазмом.

— Третье: долго оставаться на изнанке нельзя. Портит характер.

— Да ну? — Я не сдержала нервный смешок. — А если у кого уже испорчен?

— Тот сам себе злобный домовой, — отозвался Максимилиан без улыбки. — Если долго пробыть на изнанке жизни, всё на свете начинает казаться отвратительным, мерзким… Кругом мерещатся враги. В конце концов человек захлёбывается в собственной желчи.

— Весело, — сказала я, никакого веселья не чувствуя.

— Поэтому мы будем входить на изнанку и возвращаться обратно так быстро, как только сможем.

— Согласна.

Максимилиан покачал ногой в чёрной кроссовке:

— Для того чтобы пройти на изнанку и вернуться, нужны двое. Два мага.

Я кивнула. Разумеется: если бы Максимилиан мог обойтись без меня — обошёлся бы.

— Ты готова?

— Хоть сейчас, — сказала я так громко и уверенно, как только смогла.

Он серьёзно глянул мне прямо в глаза. Взгляд у него был сумрачный — мурашки по коже.

Через полчаса мы приземлились на широком пыльном подоконнике кабинета Оберона. Я бы не нашла его среди многих окон замка — но Максимилиан, кажется, бывал здесь не раз. Он птицей впорхнул внутрь; я сперва повисла на руках, посмотрела вниз на ров с острыми кольями, потом, ругаясь, залезла в окно.

В комнате было по-прежнему пусто. Темнела крысиная дыра в полу. Штора, прикрывавшая книжный шкаф, белела размытыми пятнами — извёстка?

— Начнём отсюда. — Максимилиан хищно огляделся. — Поднимись на скамейку.

— Зачем?

— Чтобы мы были одного роста, — терпеливо объяснил Максимилиан. — Вот так.

Прежде чем забраться на скамейку, я отвернула край клетчатой шкуры, чтобы не запачкать. Мне не хотелось ничего портить в кабинете Оберона — даже теперь, когда кабинет разорён, а король пропал. Встав кроссовками на светлое дерево, мысленно попросив у Оберона прощения, я обернулась к некроманту.

Покидая свой замок, он переоделся. Теперь на нём были кожаная куртка, короткие штаны, мягкие сапоги выше колен — всё аспидно-чёрное. Тонкий плащ крепился у горла чёрной эмалевой застёжкой.

— В чёрном-пречёрном лесу… — пробормотала я с нервным смешком. — На чёрной-чёрной поляне…

— Что?

— Ничего…

— Боишься?

— Кто, я?!

— Ну вот и ладненько.

Он стоял передо мной, и теперь мы действительно были одного роста. Максимилиан поднял руки ладонями вперёд — будто собираясь поиграть со мной в «ладушки». Я повторила его жест, и наши ладони встретились. Я невольно вздрогнула: у некроманта были очень холодные руки.

— Когда почувствуешь, что пора, просто шагни вперёд, — пробормотал Максимилиан. — Всё имеет изнанку, Лена. Всё имеет изнаночную сторону…

Его белое лицо заколебалось, будто отражение в воде, будто марево над костром. У меня зашумело в ушах; кожа Максимилиана становилась темнее, глаза светлее, волосы из белых сделались ёмно-русыми…

Я узнала себя. Это я стояла передо мной, и мои руки касались моих ладоней…