Грегори Арчер - Конан и пророк Тьмы

Застывшего рядом с дверью варвара-гладиатора и ощетинившийся копьями и саблями полукруг разделяло пять шагов, которые воины могущественного сатрапа Хашида не решались пройти. Зато Конан не мог позволить себе такую роскошь, как выжидание.

В этом, имеющем скорее хозяйственное, нежели стратегическое значение, дворе, кроме лошадей и солдат нашли временное и постоянное пристанище разнообразные предметы, большие и не очень, используемые или постепенно превращающиеся в хлам. И среди них — громоздкая колесница с впечатляющими своей величиной колесами, предназначавшаяся, очевидно, для парадных выездов. Длинные оглобли ее лежали, уткнувшись в песок, совсем близко от распахнутой двери и, значит, от Конана.

И варвар шагнул не к принявшим боевые стойки воинам Хашида, а к оглоблям колесницы, одновременно затыкая меч за пояс.

Подхватив круглые жерди, уперев концы в грудь, Конан всей своей внушительной массой навалился на них. Колеса в человеческий рост величиной лишь покачнулись. Киммериец дернул оглобли на себя. И так не переставая: вперед — назад, вперед — назад… Опомнившиеся солдаты, взбадривая друг друга криками, бросились на взбунтовавшегося гладиатора. А в это время Конан добился своего — колеса описали полный круг, тяжелая повозка сдвинулась с места.

Вздувались жилы на ногах и на толкающих оглобли руках в стремлении как можно сильнее оттолкнуть тело, скорее и быстрее разогнать деревянную громадину. Рванувшиеся было к гладиатору солдаты налетели на массивные борта развернувшейся к ним колесницы. Кто-то, оглушенный, упал на землю, по кому-то проехало колесо, вдавливаясь в тело всей тяжестью того, что оно несло на себе, задние напирали на передних и сами оказывались сбиты теми, кто в испуге ринулся обратно — лишь бы подальше от тяжеленной повозки. Конан протаранил ряды преследователей и повернул свое необычное оружие к стене, чтобы вдоль нее, сметая все препятствия, подойти к воротам, открыть их и… Ну, что будет, то будет.

План бы удался, будь перед ним какой-нибудь сброд, а не солдаты регулярной армии, уж чему-чему, а возвращать самообладание и подавлять в себе смятение все-таки обученные. Растерявшись было от неожиданного поворота событий, охотники за гладиатором быстро сориентировались и, предоставляя свободный проезд колеснице, уже не мешая друг другу, бросились вдогонку силачу, дабы атаковать его незащищенную спину. Конан оглянулся — вот-вот погоня настигнет его. Он бросил оглобли. Проехав по инерции совсем немного вперед, колеса увязли в песке. Конан выхватил меч из-за пояса, обернулся к преследователям. Что ж, на мечах так на мечах. Хотя, впрочем… Киммериец воткнул свой двуручный в песок.

Вдоль стены, рядом с которой замер Конан, валялся всяческий мусор, стащенный туда, где он не так мешает до тех пор, пока кто-то не заметит безобразия и не отдаст распоряжение вывести все подчистую на свалку.

Могучий варвар ухватился за замеченную им и изменившую его намерения кузнечную наковальню — видимо, неподалеку располагалась и кузница — выпрямился, держа этот железный, убийственно тяжелый монолит на руках, чуть повернулся всем корпусом и вытолкнул свой ужасающий снаряд в набегающих вооруженных людей.

Треск от разлетающихся вдребезги щитов, хруст ломаемых костей, перезвон металла смешались с воплями ужаса и хрипом агонии. Раненые и перепуганные мешали своей панической суетней храбрым и рассвирепевшим. И надо всем этим прозвучал раскатистый, необузданно дикий, вбивающий страх в уши врагов боевой клич сынов Киммерии. Выдернув меч из песка, Конан вклинился в мешанину вагаранских солдат.

Варвару было настолько же легко знакомить вражеские тела с уже пролившей реки крови сталью, направляемой его безжалостной рукой, насколько воинам Хашида тяжело было справиться с обуявшим их ужасом перед диким зверем, вырвавшимся на свободу. И беспомощная толкотня лишь превращала солдат в удобные туши для разделки. Наконец, оставшиеся в живых после ураганного натиска разъяренного гладиатора брослись наутек, врассыпную, кто куда. Конан не стал гоняться за ними по двору, а, развернувшись, побежал к запертым воротам. У тех, кто осмелился встать на его пути, надеясь то ли на свою боевую подготовку, то ли на содействие местных богов, варвар выбивал жизнь одним, максимум двумя ударами меча.

У самых ворот его уже никто не ждал. Летит в сторону запирающий брус, створки расходятся в стороны. Город. Какая-то площадь, множество людей… Кром! Как он не подумал об этом! Коновязь, лошади! Ну, ради них можно и вернуться.

В оставленном было киммерийцем дворе, как раз у дверей, ведущих в помещения для содержания гладиаторов, происходило что-то странное. Взмывали и опускались сабли, падали на песок вагаранцы. Конан бежал к коновязи, не выпуская из виду непонятное столпотворение. И был на полпути к цели, когда понял, в чем дело. Мелькнули очертания женского тела, черные пряди, стянутые ремешком, хорайская сабля в изящной руке. «Поди же ты! — изумился киммериец.— Вырвалась, саблю отняла… Э, выходит, и моих преследователей она того… Ну дает! С кучей мужиков бьется, с солдатами, не с кем-нибудь… и до сих пор жива!»

Варвару пришлось ненадолго отвлечься от наблюдений за необычной женщиной и от своего стремительного продвижения к коновязи, чтобы разрубить двоих солдат, набравшихся храбрости броситься ему наперерез. После чего…

Не в первый раз он следовал не велению здравого смысла, а своему странному для обыкновенных людей представлению о чести. Согласно которому он сейчас не мог не поспешить на помощь женщине, хотя та единожды уже отказалась ее принять, а следы этого отказа не скоро сойдут с руки северянина.

— Ко мне лицом, сукины дети! — Физиономии обернувшихся на этот рык вагаранцев перекосило от злобы и страха.

Свирепый дикий зверь вернулся. И вновь его огромный безжалостный меч неуследимо мелькает в воздухе, обрушивается градом ударов, вспарывает кольчуги, разносит щиты в щепы, вбивает пытающиеся остановить его сабли в тела их обладателей. И опять привыкшие к безропотному подчинению, отвыкшие за праздной жизнью от смертельных схваток солдаты городского гарнизона не выдержали бешеного натиска одиночки и кинулись наутек.

Между Конаном и безымянной воительницей, с ног; до головы покрытой кровью, но живой, осталось на песке больше дюжины убитых и раненых вагаранцев. Опасная незнакомка вперила в своего непрошеного освободителя взгляд, полный злобы, губы кривились и дрожали, портя вполне смазливое личико. Ждать, что именно на сей раз выкинет сумасбродная гладиаторша, киммериец не собирался. Помог и помог, пускай теперь делает, что хочет: или вместе с ним к лошадям — и прочь отсюда, или хоть к черту в пасть. Северянин повернулся к женщине спиной и побежал к коновязи. На сей раз никто ему не препятствовал.