Марина Колесова - Мевервильский оборотень

— Нет, хотя отец хотел поступить именно так, брат Алоимус, — Каролина презрительно фыркнула. — Кузен забыл все заповеди Божьи и явно стал пренебрегать некоторыми из них. Однако я посчитала, что надо дать ему шанс исправиться и испросила у отца разрешения попытаться наставить кузена на путь избавления от греха. Сейчас он уже второй день проводит в посте и молитве, пытаясь испросить у Бога вразумления.

— Он в чем-то сильно согрешил?

— Я не хочу рассказывать его грехи, брат Алоимус, он сам, как осознает их получше, на исповеди Вам покается. А сейчас пусть молитвами да постом хоть немного душу к исповеди подготовит.

— Вы сумели объяснить ему необходимость того?

— Я не объясняю, — Каролина звонко расхохоталась, — я жестко контролирую подобное. Не будет стремиться совершенствовать душу, пойдет в солдаты, как поначалу отец хотел.

— Вы считаете, что можно заставить совершенствовать душу и стремиться жить по заповедям.

— А у Вас разве иное мнение, брат Алоимус?

— Нет, но мне кажется, Вы взяли на себя не совсем свои обязанности.

— Брат Алоимус, если это намек на то, что я лезу не в свое дело, и Вы можете поставить мне в вину мою попытку влиять на кузена в деле просветления его души, то будьте готовы ответить на вопрос о Вашей состоятельности как его духовника… — Каролина, обернувшись к монаху, раздраженно поморщилась. — Поэтому давайте считать, что я пекусь о его душе, как его ближайшая родственница, и вместо взаимных обвинений будем действовать сообща, дабы исправить то, что есть в нем греховного на данный момент.

— Конечно-конечно, миледи, это очень разумно. Я и не думал Вас ни в чем обвинять.

— Это радует. По-моему с меня достаточно, что я осознала недопустимость моего поведения с епископом. Удовлетворитесь этим.

— Миледи, Вы очень разумная христианка, и не мне Вас учить. Все наставления Вам даст Его преосвященство лично.

— Замечательно, — холодно обронила Каролина, посылая коня рысью, так что и монаху, чтобы не отстать, пришлось сменить шаг на рысь.

Во дворе епископа Каролина, спрыгнула с коня и, спросив у слуги, где епископ, не стала дожидаться, когда о ней доложат. Она стремительно вбежала в библиотеку, где тот работал, и повалилась перед ним на колени:

— Я так виновата, Ваше преосвященство, — выдохнула она со слезами в голосе.

Епископ поднялся и раздраженно махнул вбежавшему следом за Каролиной слуге, чтоб вышел. После чего, дождавшись, чтоб тот закрыл дверь, повернулся к Каролине и холодно спросил:

— Что случилось, дочь моя?

— О, Ваше преосвященство я так раскаиваюсь, так раскаиваюсь… — из глаз Каролины закапали слезы, она прерывисто вздохнула, — я была так скудоумна, когда посмела Вас обвинить в не должном радении к Вашему приходу и чадам духовным, вверенным Вашему попечению… не знаю даже, сумеете ли Вы простить меня… Досада на неудачу туманила мой разум, Ваше преосвященство, поэтому я и была столь дерзка… Но если Вы простите меня и позволите в будущем вместе с Вами подготовить и тщательно продумать план уничтожения этой богомерзкой твари, я даже не знаю, сколь признательна буду Вам…

— Так Вы поняли необоснованность Ваших обвинений?

— Да! Брат Алоимус открыл мне глаза. Я поняла, сколь велика была ваша забота обо мне… — Каролина сжала руками руку епископа и, прижав ее к своей груди, вскинула на него свои большие выразительные глаза: — Вы чувствуете, как бьется мое сердце? Его переполняют раскаяние и желание загладить свою вину… Ваше преосвященство, Вы простите меня?

Епископ заглянул ей прямо в глаза и утонул в бездонной зелени ее глаз. Он ощущал пальцами нежную девичью кожу, видел, как взволнованное вздымается грудь юной герцогини, чувствовал ее прерывистое дыхание и возбужденный стук ее сердца. Голова его закружилась, и он, нервно облизнув губы, осторожно высвободил руку:

— Конечно, если Ваше раскаяние искреннее, то я прощаю Вас, дочь моя.

Он осторожно отстранился и отвел взгляд, пытаясь справиться с нахлынувшими на него чувствами.

— А еще я должна спросить Вашего совета, Ваше преосвященство… — робко продолжила Каролина.

— Я весь во внимании, — епископ старался не смотреть на нее.

— Я тут решила сохранить жизнь сыну колдуна, душа которого не отравлена еще. Мне очень хочется направить мальчика на истинный путь, и заставить его открыть свою душу Господу. Вы благословите меня на это или мне казнить мальчика?

— Это тот, что сопровождал Вас ночью?

— Да. Я взяла его, чтобы проверить, как он отнесется к богомерзкой твари. Он старался помочь мне справится с оборотнем, и я поняла, что Сатана не успел отравить его душу. Поэтому и прошу благословения оставить его подле себя.

— А если не дам?

— Ваше слово я считаю словом Божьим. И если Вы не дадите благословения, я казню мальчика во славу Господа. Вы же знаете, какова я с врагами Христовыми.

В глазах Каролины плескалась открытая готовность принять любое его решение, и епископ решил проявить благодушие, к тому же сын колдуна мог оказаться хорошим аргументом в игре против юной герцогини.

— Я благословляю на то. Попытка обратить к Богу юную душу похвальна и достойна одобрения. Дерзайте, дочь моя. Только контроль в любом случае не ослабляйте… семя колдовства оно трудноискоренимо, и могло оставить ростки даже в столь юной душе.

— Я буду стараться, Ваше преосвященство, — она едва заметно кивнула, а затем испытующе посмотрела на него: — Так я могу надеяться, что Вы действительно не сердитесь на меня?

— Вы сомневаетесь в искренности моего прощения, дочь моя?

— Я не смею верить… моя вина перед Вами столь велика, — не сводящая с него пристального взгляда Каролина поднялась с колен и, вновь взяв его руку, прижала ее к губам.

В ее взгляде читалась такая искренность, чистота и непритворное раскаяние, что епископ не мог не попасть под ее обаяние. Он просто физически почувствовал очарование и притягательную силу, исходящую от нее. Сердце вновь затрепетало в груди, и чувства затопили разум.

— Что я могу сделать, чтобы хоть как-то загладить мою вину? Я выполню любую епитимью… или выкуплю индульгенцию… Только скажите… — продолжила она с возбужденным преддыханием, — я все-все исполню, лишь не держите на меня зла. Я не переживу этого.

И епископ почувствовал, что не может ей ответить. Слова застряли где-то в горле, во рту пересохло, даже дышать стало трудно. Взгляд юной герцогини лишал его способности даже мыслить разумно. Наконец с огромным усилием он сглотнул и едва слышно проговорил:

— Я не держу зла. То не по законам Божеским.

— Так Вы действительно простили? — в ее глазах сверкнуло неподдельная радость, а губы тронула счастливая улыбка. — Вы святой. Воистину святой. А я уж и не надеялась. Я так счастлива, так счастлива, — она выпустила его руку и шагнула к двери. — Так я поеду тогда? Отец будет волноваться, если я поздно вернусь. Брат Алоимус так напугал его с этим оборотнем, что я пообещала ему поздно одна не ездить более по лесу.