Марина Колесова - Мевервильский оборотень

Дерик понял, что покои его госпожи имеют выход не только через его комнату. Накинув на себя плащ, он отпер дверь. Молоденькая служанка, почти его ровесница, сунула ему в руки большой сверток с одеждой, после чего скороговоркой проговорила:

— Ужин принесу через два часа, мистер Фредерик, — и, присев в поклоне, убежала.

Утром следующего дня Дерик встал чуть свет и, одевшись, ожидал появления своей хозяйки, однако та не торопилась. Пришла к нему она лишь ближе к полудню, и по медлительности ее движений Дерик понял, что встала она не так давно.

— Как отдохнул? — рукой чуть приподняла ему подбородок.

— Хорошо, госпожа.

— Стихи выучил?

— Конечно, госпожа.

— Хорошо. За обедом расскажешь. Пошли, — она развернулась и вышла из комнаты.

За обедом Дерик стоял по правую руку от нее, готовый выполнить любой приказ. Он подавал салфетки, подносил блюда и накладывал что-то в ее тарелку. Справлялся он со всем достаточно умело, но однажды, отрезая кусок фазана, уронил на пол одно из запеченных яблок, лежащих по краю блюда. Герцог лишь с усмешкой головой покачал, сама миледи Каролина промолчала, а вот сидевший напротив нее молодой человек со светлыми прямыми волосами и тонкими губами тут же иронично заметил:

— Да уж, кузина Каролина. Большего неумеху, наверное, просто невозможно найти. За какие такие заслуги Вы решили к себе приблизить простолюдина, да еще и отпрыска колдуна?

— Если бы Вы были столь же нетерпимы к собственным ошибкам, кузен Георг, как Вы нетерпимы к ошибкам других, цены бы Вам не было, — тут же отозвалась та, повернувшись к нему. — А то ведь лишь соринки в чужих очах горазды выискивать, а на бревна в своих плюете.

— Что Вы имеете в виду, миледи? — нахмурился юноша, — Будьте любезны пояснить. Я не позволю Вам разбрасываться необоснованными обвинениями в мой адрес.

— А то, любезный кузен, что Вы невысокородность моего пажа ему в вину ставите, да грехи его родителей, считая при этом его неловкость непростительной оплошностью, хотя он только первый день подле меня и учиться еще. А сами тем временем сподпружили втихомолку любимую кобылу моего отца, когда ездили развлекаться с леди Беллой два дня назад. Я не в претензии к Вам насчет леди Беллы, это дело ее моральных устоев перед кем задирать юбки… А вот привязать лошадь так, чтоб она не сподпружилась или же расседлать ее Вы вполне могли бы… Или бурное юношеское желание настолько туманит Ваш разум, что заставляет забыть обо всем? Кстати, Вам в голову не пришло, что если покалечили лошадь, то в этом надо хотя бы признаться, даже если брали ее украдкой?

— Сподпружил Гебу? Из-за этой чертовки Беллы и смолчал об этом? Это правда, Георг? — герцог зло посмотрел на того.

— Ваша светлость… я… я… не… не понимаю… на чем основаны… э… подобные обвинения, — заикаясь, начал тот.

— Отец, Вы считаете, я могу наговорить на Вашего племянника? Вам кажется, что я могла сказать подобное, не имея на то достаточных оснований? — резко спросила Каролина.

— Нет, дитя мое. Конечно, я так не считаю. Я лишь потрясен поведением моего племянника. Я считал, что хотя бы он мне не лжет… но кроме тебя, дитя мое, меня окружают сплошные лжецы, — герцог резко поднялся и повернулся к племяннику: — Я не хочу больше знать, что ты мой родственник, а так же видеть тебя в этом доме, Георг!

— Ваша светлость, помилосердствуйте, — тот тоже встал и с мольбой прижал руки к груди, — Вы ведь знаете, мы разорены… без Вашей протекции мне даже места не получить… я готов принести любые извинения… леди Белла… она сама…

— Хватит! В солдаты… рядовым в королевскую гвардию пойдешь, а не захочешь, в тюрьму упеку за долги, — жестко перебил его герцог.

И тут в разговор вступила миледи Каролина:

— Отец, не стоит быть столь нетерпимым. Кузен, конечно же, виноват. Особенно меня удручает то, что он столь беспощаден к ошибкам других, когда сам никоим образом образцом добродетели не является. Но может, стоит ему дать шанс. Возможно, он осознает сейчас, что недостойное поведение не скрывать надо, а стараться искоренять.

— Ну не знаю, Каролина… — герцог раздраженно пожал плечами, — тебе дай волю, и ты будешь прощать всем любые грехи.

— Я предлагаю не прощать, а достаточно жестко контролировать.

— Мне казалось, я контролирую, и мой племянник под моим надзором, а на деле оказалось он морочит мне голову.

— Отдай контроль над ним мне, и он никому больше не посмеет морочить голову.

— Ты готов подчиниться моей дочери? — герцог обернулся к светловолосому юноше. Тот нервно кусал губы.

— Я не слышу ответ! — герцог повысил голос.

— Да, милорд, — юноша склонил голову, — я в полной власти Ее светлости, миледи Каролины.

— Тогда можешь остаться, но только пока она будет довольна твоим поведением. Как только ей надоест следить за тобой, пойдешь, как уже сказал, в армию рядовым

— Я понял, Ваша светлость, — подавленно проговорил юноша.

— Можешь сесть, — проговорил герцог, опускаясь на стул, и обернулся к дочери: — Довольна?

— Вполне, — Каролина ласково улыбнулась отцу, а потом перевела взгляд на кузена. Дерик заметил, как в ее глазах блеснул злорадный огонек, и ему подумалось, что кузен его госпожи явно зря решился пререкаться с нею.

Все вновь принялись за еду. Когда же обед уже подходил к концу, Каролина повернулась к герцогу:

— Отец, я уже говорила Вам, что мой новый паж сочиняет чудесные стихи. Мне бы очень хотелось, что бы вы послушали хотя бы одно из них. Доставьте мне такую радость.

— Хорошо, моя дорогая, но только одно… — кивнул тот.

Каролина повернулась к Дерику:

— Прочти, Фредерик, то, что мне больше всех понравилось.

— Да, госпожа, — кивнул он и с чувством начал декламировать.

Лишь с высоты полета смелой птицы

Узреть, наверное, возможно красоту

Лугов, весной цветущих буйно,

И гор глядящих в неба синеву.

Я видел птицу в небесах бескрайних

Она летела, гордые раскинув два крыла,

Все дальше от земли, где я остался,

Туда где гор белела снежная гряда.

Там, ветер ледяной ее в объятья принял,

Гонящий облака меж пиков горных скал.

Могучими порывами он очень быстро

Ее к сверкающей вершине поднимал.

И птица, перья все свои расправив,

Парила среди скал в холодной синеве,

Она растаяла вдали, не ведая печалей,

Воспоминание мне лишь оставив о себе.

Когда он закончил, герцог облегченно вздохнул:

— Неплохо, очень даже неплохо… Длинновато конечно, но этот… как его… ритм и все остальное очень даже неплохо. Я понял, за что ты его выбрала. Оставляй мальчика. Пусть тебя радует. Только меня от его декламаций избавь.

— Хорошо, отец. Он будет теперь декламировать лишь для меня.

— Славно, очень славно, моя дорогая. Ты меня всегда несказанно радуешь. Кстати, может ты, еще пообещаешь мне, что ты разберешься со своей наперсницей. Мне не по душе, что она ведет себя столь неподобающим образом.