Ольга Онойко - Дети немилости

«Вот бесовка, – подумал я в сердцах и присовокупил: – Любопытно, что эти мрачные светлокудрые создания о нас думают». Лица у юных теней были совершенно непроницаемые. Эррет спросила у девочек, умеют ли они укладывать волосы, после чего в сопровождении сумеречного цветника удалилась в спальню пред зеркала. Я отправил старшего из серебряных подогнать к подъезду гостиницы паровик, младшего – заказать столик, рыжего отослал движением брови и вышел на террасу.

Заклятие, нанесенное на крышу, ослабело за день и лишь изредка дышало холодом; крепнущий ветер нес прохладу озер. Город пробудился, все чаще и чаще по улицам проносились паровики... Шурша подолом роскошного платья, вышла Эррет, встала рядом со мной. От нее так и веяло умиротворением и довольством. Уже смеркалось; вплетенный в корону ее кос алмазный венец сверкал, точно пригоршня живых звезд.

– Ты не станешь писать знаки? – спросила она.

– Возможно, стоило бы, – сказал я. – Но мы и так отличаемся от местных – оба темноволосы. Не хочу привлекать лишнего внимания.

– Ты прав, – сказала Эррет, – я тоже не стану. Рескидди находят наш обычай варварским и смешным. На себя бы взглянули!

Мы поужинали в «Свитке», игрушечном золотом домике на берегу озера Джесай. Место было выбрано неудачное: слишком уж хорош оказался вид из окна. За темно-бирюзовой гладью озерных вод, по которой, словно самоцветные бусины, рассыпались прогулочные лодки, высилась едва освещенная, почти неразличимая в тумане громада кафедрального собора. Южная традиция сосредоточений была столь же стара, как южные культы. Рескидди не усматривали в ней ничего особенного: кто-то решал, что ему необходимо поразмыслить, остальные спокойно занимались своими делами. Любуясь собором, я не мог отогнать мысли о предстоящей встрече с Младшей Матерью. Первосвященница была человеком, но звание приравнивало ее к богиням.

От таких мыслей мне жук в горло не лез.

В конце концов я запретил себе думать о делах и решительно отдал должное жукам.

Жуки здесь были превосходны. Эта мясная порода водилась только в окрестностях Великих песков, попытки разводить ее у нас не увенчались успехом даже в жарком Нийяри; в Кестис Неггел жуков везли под сберегающим заклятием, что не могло не отражаться на вкусе... К тенсакте подали не только белый и черный соусы, но и целый набор разных специй.

Эррет смеялась.

– Люблю смотреть, как мужчина ест, – сказала она. – Но право, Мори, не жадничай. У тебя такой вид, будто ты готов слопать всех жуков в округе.

– Я съем всех жуков на своем пути! – воинственно провозгласил я.

– Да, – ехидно отвечала Эррет. – Вместе с сяжками и надкрыльями.

Я приуныл.

Она до самой смерти будет мне это вспоминать.

В преддверии Весенних торжеств отец вызвал меня из Хорана: он желал, чтобы я, наследник трона, сопровождал его на праздничном выезде. «Народ должен видеть будущего государя», – сказал он; ни он, ни я тогда не подозревали, как скоро я приму корону... За мною выслали атомник, и через несколько часов я был в Данакесте. Матушка разрыдалась, увидев меня, а батюшка расцвел и выругался от восторга. Утром начинались торжества. Я отправился отдыхать и приводить себя в порядок, а матушка, не зная, чем только мне угодить, решила на время забыть о здоровом питании и приказала поварам наготовить для меня жуков, да побольше.

В Хоране я изрядно огрубел, как в привычках, так и в манерах; проголодавшись в пути, я преспокойно отправился за едой прямиком к кухарям, не дожидаясь, когда накроют на стол. На кухне я обнаружил чан с неочищенными жуками и, не задумавшись, стащил горсть.

Жареные надкрылья аппетитно хрустят.

А вот сырые, оказалось, ядовиты. Неопасно, самую малость, но вполне достаточно для того, чтобы весь следующий день просидеть дома, не попасть на важнейший государственный праздник, ради которого и был вызван с фронта, и таким образом остаться в живых... смешно. Я сижу здесь живой и целый благодаря нездоровому пристрастию к жукам.

Я нахмурился.

– Ладно, – проворчал я. – Едем в твое Музыкальное общество... они действительно не устраивают танцев?

По мне, музыка – такая вещь, под которую следует петь, танцевать и веселиться. На худой конец, в театре музыка тоже к месту. Добрый час сидеть неподвижно, слушая непонятно что, – весьма сомнительное удовольствие.

Эррет так не считала.

Чему я изумлялся, так это количеству ее единомышленников. Казалось бы, имея столько времени, сколько его есть у Эррет, можно и скоротать часок-другой за прослушиванием инструментальных поэм. Но что здесь делали обыватели? Оглядывая зал, я находил среди публики не только магов и ученых, но и совсем простые лица. Даже пара полицейских надзирателей тут была; впрочем, их-то со всей очевидностью привели жены.

– В Рескидде нет сословий, – напомнила Эррет. – Ты сам, Мори, недавно говорил об этом. Никого не занимает то, какие развлечения приличны низшим сословиям, а каким – высшим. Личное дело лавочника – прийти сюда и слушать поэму или свернуть за угол и засесть в кабаке.

– Я преисполняюсь почтения к этому лавочнику, – сказал я уныло. – И к рескидди, у которых лавочников пускают в концертные залы.

Эррет хихикнула.

Стена по левую руку от нас полыхнула ярким, не давшим света узором, и мгновенно погасла. Я глянул в ту сторону и обнаружил худого мага в священнических белых одеждах, высоченного как каланча.

– Скоро начнут, – сказала Эррет, – вот уже звукоостановку дописали... Это и вовсе не зал, Мори, это просто музыкальная комната в модном отеле. Мы вошли через отдельную дверь, но сюда можно попасть и из номеров. Я так хотела именно сюда, потому что это концерт старинной музыки, возрастом в пять веков и больше... здесь нет случайных людей, только любители.

– Я темный властелин, – сказал я еще более уныло.

– Это поправимо, – утешительно, хотя и не без ехидства сказала Эррет. – Вот уже исполнители собираются... Мори, у тебя такой кислый вид! Подумай о чем-нибудь хорошем.

Я подумал, что люди Данвы следят за аллендорскими фальшивыми агентами: те заняты теперь какими-то делами в посольстве, и любопытно бы знать, какими.

Еще любопытнее, какими делами заняты настоящие агенты Аллендора и что за цели вообще преследует королевство. На доктора Тайви, уаррскую Тень Запада, вполне можно было положиться; я с нетерпением ждал результатов его расследования. Он уже заслуживал награды, и я давно понял, какой награды он ждет, но, увы, даровать ее мог только после разрешения ситуации, в которой мы оказались.

Четыре разновеликие флейты повели перекличку, арфисты дотронулись до струн, словно маги, готовые активировать схемы заклятий. Игрец на хрустальной гармонике в ожидании поглаживал крохотные рычажки своего инструмента. Музыка звучала странно – протяжно, безмятежно до полного бесстрастия, однообразно-светло. Я глянул на Эррет и увидел, что она закрыла глаза; слабая улыбка на ее губах была исполнена затаенной боли. Как давно Эррет слышала эту мелодию в первый раз и сколько веков исполнялось ныне мелодии?..